Корона из жемчуга и кораллов - Мара Резерфорд Страница 17

Наблюдая за тем, как взгляд Сэми постоянно обращается к Зейди, а уголки его губ приподнимаются в блаженной ухмылке, я думала об их поцелуе и о том, что он значил. Я и раньше видела, как на Зейди подобным образом смотрели парни, и я частенько задумывалась, каково это – чувствовать себя объектом такого внимания.

До прошлой ночи. Теперь мне удалось расшифровать выражение лица Талина – не усмешка, как я полагала, а нечто сродни восхищению – и я понятия не имела, что мне с этим делать.

Я представила свой внешний вид, когда он впервые меня увидел, тогда моя мокрая туника и юбки плотно облегали все изгибы моего тела. Я уже не была ребенком, и мне следовало быть мудрее и не приходить в губернаторский дом в таком виде. Неужели из-за этого он сделал какие-то выводы о моей нескромности? Я так сильно покраснела при этой мысли, что Зейди спросила меня, все ли в порядке.

Может быть, именно поэтому он не смотрел на мой шрам; он был слишком отвлечен остальной частью меня. Но он не смотрел на него и позже, когда я была одета должным образом. Его взгляд ни разу не зацепился за него, по крайней мере, я этого не заметила. Возможно, шрамы просто не так осуждались в Иларии, как в Варинии. И все же, когда в комнате была Зейди, я не могла понять, почему его внимание постоянно переключалось на меня.

Могло ли быть так, что, вопреки всему, мамины тренировки сработали и на мне? Она всегда учила нас обеих быть женственными, со слабой улыбкой на губах отводить взгляды вниз и в сторону, когда кто-то хвалил нас. Наша одежда шилась на заказ по фигуре и облегала тело ровно настолько, чтобы это не выглядело вульгарно.

То, что вы не родились принцессами, не значит, что вы не можете вести себя как они, любила говорить она. Ведите себя как королевская особа, и именно так с вами будут обращаться.

При всех ее пороках, я должна была отдать маме должное. К нам всегда хорошо относились другие жители деревни и, конечно, семья губернатора. Отчасти это произошло из-за дружеских отношений отца с Кристосом, которые начались, когда они еще сами были детьми, но это было нечто большее. Мама представила нас миру как нечто столь же редкое и прекрасное, как морские цветы, и такими нас и видели.

Я оглянулась на Сэми и Зейди. Он ухмылялся, как дурачок, наблюдая, как она готовит нам ужин, его глаза ловили каждое ее движение. Я видела, как отец рисковал жизнью, разыскивая на затонувших кораблях безделушки для матери, просто чтобы посмотреть, как она прихорашивается и любуется собой перед зеркалом.

Мне хотелось верить, что я обладаю достоинствами более ценными, чем моя красота. Я помогала кормить нашу семью; я готовила и чинила рыболовные сети; я ловко торговала на рынке. Но именно Зейди принесла выкуп за невесту, который будет кормить и одевать нашу семью в течение многих лет, и все благодаря ее красоте.

Красота – это сила, говорила нам мама снова и снова, пока слова не стали такой же безусловной истиной, как небо голубое и вода мокрая. Я не хотела верить, что ценность женщины полностью определяется ее внешностью. Но в моей голове звучал тихий, ворчливый голос, который спрашивал: А что, если мама права?

В последующие дни у меня совсем не было времени, чтобы думать о Талине, который пропал так же незаметно, как и появился. Мне приходилось выполнять дополнительную работу по дому, чтобы Зейди могла позировать художнику. Он писал ее портрет, чтобы отправить в Иларию прежде, чем туда прибудет сама Зейди. Я представила, как он висит среди портретов всех остальных варинийских девушек, которых избирали. Хотели ли они уехать или же у них тоже были причины остаться?

По вечерам Зейди перебирала кое-что из вещей в сундуке, который отец сделал для нее. Дворец стоял у подножия горного хребта, и погода там была намного холоднее, но мама настояла, чтобы она взяла с собой наши красивейшие наряды (включая как розовое платье Зейди, так и мое красное), в дополнение к ее черепаховому гребню и нити белого жемчуга, подаренной отцом маме в день их свадьбы. В сундуке также был и обещанный Сэми дорожный плащ, который он подарил ей вчера. Он был сшит из плисового зеленого бархата без изысков, за исключением медной пуговицы, застегивающейся на воротнике.

– Я никогда не трогала ничего мягче, – сказала я, осторожно его поглаживая.

– Разве только спину ската.

– Да, но он бы выглядел не так симпатично в качестве плаща.

Улыбка Зейди была напряженной.

– Нет, полагаю, что нет.

– Что такое? Точнее, я знаю, что происходит, но, может быть, есть что-то конкретное, что тебя беспокоит? Что-то, с чем я могла бы помочь?

Она вздохнула.

– Знаю, что это глупо, но я продолжаю думать о чем-то вроде чуда, которое случится, и тогда мы придумаем, как изменить все это. Это невозможно, я знаю. Но я не могу перестать об этом мечтать.

– Единственный вариант, при котором они позволили бы тебе остаться, – это если бы ты вдруг перестала быть красивой, а мы обе знаем, что этому никогда не бывать.

Скорее наоборот, за последние несколько дней Зейди стала даже прекраснее.

Печаль полезна для души, сказал отец после несчастного случая, когда я оправилась от боли и недуга, но еще не свыклась с ощущением разодранной плоти на моей в остальном безупречной коже. Те, кто никогда не знал боли или невзгод, мелкие, как волны, плещущиеся о берег.

А что плохого в том, чтобы быть мелким? – спросила я у него.

Что скрывается под поверхностью мелководья? Ничего. Океан оживает только тогда, когда ты погружаешься на глубину. Чем глубже ты заплываешь, тем больше тайн и удивительного тебя поджидает.

Я сдвинула брови и прижалась ближе к нему, но тогда он меня не убедил. Я никогда в жизни не видела мелководья, но одно я знала точно: по мелководью можно добраться до берега. И не существовало большей тайны или большего чуда, чем суша. По крайней мере, для меня.

Зейди сложила плащ и вернула его в сундук.

– Я не могу избавиться от ощущения, что боги каким-то образом поменяли наши судьбы. И что мне суждено быть той, кто останется…

– А мне было суждено уехать, – закончила я и выдохнула через нос. – Ну, мы являемся идентичными близнецами. Даже отец раньше путал нас, когда мы были малышами. Возможно, на самом деле я настоящая Зейди, а ты истинная Нора, – сказала я со смехом.

До того несчастного случая люди часто путали нас, называя меня Зейди так часто, что даже сейчас я до сих пор запросто отзываюсь на ее имя как на свое собственное. Бывали времена, когда я ощущала такую близость со своей сестрой, что истинно верила в то, что я составляла одну половинку целого человека, а она составляла другую. Я не смогла бы жить без нее так же, как не смог бы существовать человек лишь с половиной сердца.