Лукавый Шаолинь - Алина Воронина Страница 17

— Ладно, — примирительно сказала Маша, — давайте нальем еще грогу. А кому достанется Гриндерс, узнаем потом.

Мы выпили еще, а потом под одобрительные крики ролевиков стали танцевать на столе степ.

Я проснулась в палатке Грина, мое прекрасное зеленое платье было грязным и порванным. Я попыталась прикрыться одеялом.

— Успокойся, у нас ничего не было, — холодно сказал тренер.

— Да? А где Йен?

— Думаю, в палатке у Хадсона.

В углу палатки я нашла чей-то плащ и оделась.

— Ой…У нас точно ничего не было?

— Было! Обожаю трахать пьяное бревно. Эля, тебе надо сбросить вес, если хочешь, чтоб я тебя и дальше таскал в свою палатку.

— Да пошел ты…

— Элюшка, стой! Эля… не уходи…

Я вылезла из палатки и стала собирать свой рюкзак. Маша угрожающе молчала. Я подумала, что она злая с похмелья, и решила ее не беспокоить.

По шпалам мы дошли до остановки. Затем разъехались по домам. Казалось, что поутри были всего лишь дурным пьяным сном. Казалось…

На следующей тренировке я сразу заметила напряжение ребят. Никто не занимался на тренажерах и не устраивал поединки. Ролевики гладили руками игровые наряды, постукивали пальцами по доспехам, а некоторые и вовсе сидели на полу с отсутствующим видом.

— У клуба финансовые проблемы, — объяснил Хадсон.

Общее настроение передалось и мне. Я снова ощутила себя толстой и неуклюжей.

Вдруг меня толкнули в спину. Не удержав равновесия, я упала на колени. И только после этого обернулась, ожидая увидеть Йеннифер.

На меня смотрела Маша.

— Я люблю Грина. А ты… Ты обманула меня! Ты спишь в его палатке… Ты — неуклюжая потаскуха, совсем его не стоишь.

— Ты, что ли, его стоишь, тощая уродина, — прошипела я, — да он разобьется о твои кости.

— А не пошла бы ты…

Краем глаза я отметила, что на нас все смотрят. И тут мне мучительно захотелось доказать, что я сильная, что я умею драться. Даже не драться, а биться за свое достоинство. Неужели все они думают, что я спала с Гриндерсом? Что я… девушка не слишком тяжелого поведения?

Мне было всего семнадцать. И хотелось одного — доказать, доказать всем, что я крутая. Я еще раз посмотрела на Машу.

И я ударила кулаком это милое лицо, которое так любила. В первую секунду на нем отразились обида и изумление, позже — звериная ненависть. И все равно я не смогла ударить сильно свою Машу, свою дорогую подругу — крови не было.

Но зато она стала зверем, и от удара ногой в живот я согнулась. Наши не шевелились. Я не могла ждать, когда боль отступит, я должна была действовать. Наконец-то мной завладели собственнические инстинкты. Я кинулась на Машу и вырвала огромный клок волос. От злости мои силы удесятерились. У моей противницы тоже — она толкнула меня на стол, зачем-то поставленный в тренировочном зале.

Наши не шевелились.

Я чувствовала угол стола, задыхалась, но боли не было. Ее и не бывает, когда бьешься безрассудно. Боль придет позднее, когда прокаченное адреналином тело захочет отдыха. Я жаждала крови Маши, ее позора и унижения, совершенно забыв о том, как мы вместе ели пирожные, играли в куклы, обсуждали платья. Я уже не была собой, став зверем, и бросилась на своего врага, чтобы растерзать.

Наши не шевелились.

Еще несколько минут мы катались по полу, вырывая друг у друга волосы. Злоба постепенно отступала… Но Маша начала меня душить. И я подумала: надо что-то делать. Пора заканчивать драку. Умирать в семнадцать лет совсем не хочется.

А наши не шевелились.

И тогда я захрипела:

— Стой, дура… Не я твой враг. Гриндерсу на меня плевать… Йеннифер… Йеннифер…

Машина хватка ослабла, и она подала мне руку, помогая подняться. Мы вдвоем, не сговариваясь, бросились на Йенну. Наши руки, ноги и волосы смешались. Мы даже не дрались: мы просто катались по полу, вцепившись друг в друга ногтями.

Вдруг сильная рука подняла меня, и в следующее мгновение накрыла волна боли. Этот человек ударил гораздо сильнее, чем Маша или Йен. И я впервые заплакала, смешивая кровь и слезы. Потому что этот человек был Грином. То же самое тренер сделал и с Машей. Она, всхлипывая и размазывая кровь, лежала на другом конце зала.

Грин взял Йеннифер на руки и стал укачивать ее, как ребенка.

— Ну зачем ты так? — спросил Хадсон. — Они же все-таки девушки.

— Это не девушки, это бешеные суки. Они подняли руку на мою Йен, — проговорил Гриндерс, не поднимая глаз.

— Я ненавижу тебя, — вдруг тихо сказал Хадсон, — ты не хозяин в этом клубе и не тебе вершить здесь самосуд.

— Неужели? — усмехнулся Грин и опустил Йен. Все так же улыбаясь, тренер ударил Хадсона в солнечное сплетение. Тот упал, как подкошенный.

И тут я все поняла.

Грин просто использовал меня в своих целях! Заманил на Двойные горы, инсценировал поединок с карликом. Все было не зря. Но я не успела подумать, зачем.

Я выбежала на середину зала и замахала руками, привлекая внимание:

— Друзья! Грин… Грин продался поутри. Слушайте меня!

— Заткнись! Ради себя же замолчи, — тренер попытался зажать мне рот.

Я извивалась в его сильных руках. Неожиданно мне на выручку бросился Хантер:

— Что ты сказала? Повтори, — он почти оттащил от меня Грина.

Но тут давний соперник Хантера Стич, воспользовавшись ситуацией, ударил моего защитника ногой по коленной чашечке.

И начался неистовый мордобой. Друзья били друзей, братья — братьев, влюбленные — своих любимых. Жестокий беспощадный бой… Мы с Машей и Йен заползли под стол и плакали, обняв друг друга.

Вдруг все закончилось, так же неожиданно, как и началось. Но я еще долго лежала на животе, не шевелясь. Через минуту я почувствовала чью-то руку. Как же я хотела, чтобы это был Грин… Но рядом на коленях стоял Хантер с окровавленным лицом.

— Элюшка, не плачь, ты же сильная девочка… Теперь тебе придется уйти. Этого хочет Гриндерс, хотя можешь идти, валяться у него в ногах. Твоя подруга Маша так и поступила. Она остается.

— Никогда! Ты ничего не понимаешь, я любила Грина! Любила, может, в первый раз в жизни. А теперь я его ненавижу. И не за то, что ударил. А за то, что продал поутри. Возможно, вся его показная дружба и была подготовкой к чему-то.

— Я давно подозревал в тебе… Но сейчас это не важно.

Хадсон обнял меня и как-то очень настойчиво стал гладить.

— Элюшка, верь мне, у тебя все еще будет — и хороший клуб, и друзья, и любовь…

Хадсон все настойчивее трогал меня. Но я не реагировала. Бояться просто не было сил. Сопротивляться — тоже. Хадсон окровавленными губами целовал мою грудь. А я видела лишь испуганное лицо Маши с огромными горящими глазами.