Роман лорда Байрона - Джон Краули Страница 17

Дальнейший путь из горного края лежал к морю — через местность, почти лишенную дорог, хотя отряд и миновал группу рабочих, занятых починкой одной из немногих троп: это были женщины, поскольку в той стране, в отличие от турецких владений, женщин не отстраняют от участия в мирских делах — напротив, они выполняют всякую мужскую работу — и даже более того, — с ними обращаются как со скотом, крайне пренебрежительно. Одна из этих женщин, дробивших камень, — самая юная и миловидная — подняла на странных проезжих голубые глаза, и Али, словно пораженному в сердце ударом кинжала, на миг почудилось, будто Иман каким-то чудом оказалась здесь; иллюзия тут же рассеялась, но Али ощутил — впервые со всей остротой переживая ужасную непривычность и неизбежность происходящего, — что он оставил дом навеки и все, что знакомо и любимо, ему уже никогда не суждено увидеть вновь.

Но затем глазам предстало море: голубой простор, усеянный алмазными искрами, вначале блеснул между пиками, а потом развернулся во всю необъятную ширь: на первых порах Али никак не мог поверить, что он целиком состоит из воды, в чем — со смехом — уверяли его более искушенные в странствиях спутники; и Али, охваченный ужасом и восторгом, поскакал вниз навстречу слабому прибою, однако, натянув поводья, удержал коня перед наползавшей на песчаный берег пенистой волной, в точности как девушка, опасаясь запачкаться, подбирает юбки. Лорд Сэйн, подъехав ближе, повелительными жестами приказал сыну войти в воду, на что Али не решался — возможно, не веря, что его родитель и в самом деле этого хочет. «Вперед, сударь! — вскричал лорд Сэйн на своем наречии — и уж смысл этой фразы был для Али ясен. — Вперед, говорю!» — «Мальчик не умеет плавать, милорд», — откликнулся по-новогречески предводитель отряда, на что лорд Сэйн ответил: «Конечно, не умеет! Зато умеет его лошадь!» С этими словами он ударил лошадь Али кнутовищем по холке и, когда она шарахнулась, ударил еще раз. Али — стараясь уберечь коня — обернулся и вперил в мучителя яростный взгляд — но лорд Сэйн, разом взбешенный и обрадованный отпором, опять указал на море. Растерянный юноша помедлил, словно колеблясь перед выбором — противостать отцу или Пучине; затем резко натянул поводья, развернул коня, хлопнул его пятками по бокам — и конь, пустившись по берегу вскачь, с готовностью ринулся в волны! У Али перехватило дыхание от холода — хотя англичанам это море представлялось столь же теплым, что и чашка чая на светском рауте, — и от того, что влага, мгновенно пропитавшая его одежду, словно бы намеревалась завладеть им и стащить в глубину, — однако он в беспричинном неистовстве понукал лошадь, не заботясь, утонет ли он или выберется на другой берег — если есть такой! Конь поплыл уверенно и безбоязненно, пока все четыре его ноги не оторвались от дна (да, он умел плавать, как и все млекопитающие, от кошек до слонов, — но только если они сами на это решаются или же испытывают надобность). В лицо Али полетели брызги, он почувствовал вкус соли — невероятно! — и чуть не соскользнул с мокрого хребта, однако удержался — и странный восторг охватил его! Когда большая волна, девятая по счету (известно — во всяком случае, поверье широко распространено, — что каждый девятый вал превосходит величиной предыдущие), едва не накрыла бесстрашного коня с головой, Али, с трудом удерживаясь в седле, повернул его обратно к берегу. Выбравшись на берег — подобно Тесееву быку, — он с удивлением обнаружил, что стоит ярдах в пятидесяти от того места, где вступил в воду: читателю понятно, вследствие чего он там оказался, но Али об этом понятия не имел. По отмели к нему скакали сулиоты: восхищенные его отвагой, они вскинули в воздух и разрядили свои ружья — принятый у них способ выражения сильных чувств. Лорд Сэйн оставался там, где был; из-за морской соли, разъедавшей глаза, Али плохо различал выражение его лица и потому не мог узнать, что на нем читалось — довольство, презрение или же предвестие новых суровых требований.

Далее путешественники спустились к югу по 6epeгy до Салоры, к порту Арта в Амбракийском заливе, чтобы морем добраться до более крупного порта Патры, откуда, по сведениям лорда Сэйна, военный бриг вскоре должен был отплыть к Мальте, а затем отправиться к острову Альбион — новой и в то же время наследственной отчизне Али. Однако между Салорой и Патрами пролегало морское пространство, которое предстояло пересечь, и лорд Сэйн провел день в уютном садике при гостинице в Салоре, где капитаны имели обыкновение подкреплять свои силы и обмениваться новостями; там лорд угостил сына пловом, приправленным соком из лимона, который он сорвал с дерева, нависшего над столом, и парой зажаренных на рашпере восьминогих морских гадов — осьминогов: их он не позволил сыну отослать прочь. Успешно — как тогда казалось — завершив переговоры, лорд Сэйн на следующий день взошел с сыном и командиром своих солдат на борт небольшого греческого сайка, чья команда насчитывала сорок человек, арсенал же составляли четыре пушки. При благоприятной погоде и легком ветерке судно к полудню покинуло гавань.

Греческие корабли держатся в непосредственной близости от хорошо знакомых берегов, и греческие моряки, при всем своем умении, испытывают беспокойство, если не видят суши, — возможно, это же чувство посещало и тех, кто вел многовеслые корабли к Илиону, — и потому наши путники смогли проплыть невдалеке от развалин Никополя, а позже созерцать белесую Луну в голубом небе над бухтой у Акциума — там, где был завоеван и утрачен Древний Мир, — там, где Клеопатра, вопреки своей блистательности, не блеснула полководческим талантом, — но о событиях этих Али не имел ни малейшего понятия, а его отец не питал к ним ни малейшего интереса. С наступлением ночи поднялся ветер, и море заволновалось; ввиду столь сильного ветра, который — как судовая Команда решила демократическим большинством голосов — вскоре должен был перерасти в бурю, постановили убрать паруса, закрепить штурвал и отдаться капризам Эола, пока непогода не стихнет; однако лорд Сэйн сумел настоять на своем и, хотя ураган крепчал, распорядился опередить его. Капитан судна, будучи не в силах противиться, велел европейцам покинуть палубу и настоятельно посоветовал им молиться — чем и занялись его подопечные, каждый на своем языке. Али, не бывавший ранее на корабле ни при какой погоде, вообразил, что настал его смертный час, — обычный страх свежеиспеченных путешественников, в тот час разделявшийся иными Матросами, от которых можно ожидать большей опытности; но, когда Али изрядно пошвыряло от стены к стене в душной каюте, он не выдержал и вновь поднялся наверх. На палубе, которую полировали волны, хлеставшие через планшир, и где рулевой был крепко привязан к Штурвалу, сидел лорд Сэйн, облаченный в широкий черный плащ; прислонясь к Мачте, он с улыбкой устремил в простор недвижный взгляд и упивался неистовством Посейдона так, словно сам его вызвал.

В Патрах, куда судно прибыло, едва не опоздав, путников подняли на борт британского военного брига едва ли не в ту же минуту, как он отчаливал от пристани в открытое море и далее — мимо Миссологи, через врата, образованные двумя высокими Мысами, Араксом и Скрофией, — унося с собой благородного лорда и его трофей — Сына; подобно тому, как лорд Элджин увозил с собой мраморные детища этой прекрасной, несчастливой страны. Привет тебе, Эллада, привет без меры и счета! Все, что было у тебя похищено — твоя Свобода, плоды твоего Гения — непременно будет тебе возвращено, когда созреет Пора — и гораздо скорее, нежели мыслит твой Угнетатель!