Князь оборотней - Илона Волынская Страница 17

Мальчишка отстранился. Впервые он сам отодвинулся от Калтащ и вперился в нее безумным взглядом, в котором человеческое удивление мешалось с настоящей медвежьей яростью.

— Это вы! — потрясенно прошептал он.

— Что — мы? — осторожно спросила Калтащ. — В смысле кто — мы?

— Тебе лучше знать — кто! Ты, Седна, Эрлик, Нуми… — с усмешкой не менее горькой, чем у Калтащ, принялся перечислять он. — Вы создали Храм и жриц! Вы не могли справиться с черными шаманами сами и сотворили тех, кто сделает это за вас! Понимаю… Небось тогдашние черные тоже, как Донгар, говорили, что духи людей уважать должны, потому как человек духа олениной кормит, поросят носит…

— Донгар так говорит? — оскорбилась Калтащ. — Да вы не то что оленину — курицу несчастную и ту жалеете!

— И кузнецы черные, если они вроде Хакмара были, тоже неудобные — штуки всякие придумывают. Горный мастер и сам что хочет сделает, духи ему без надобности. Вот вы и сделали так, чтобы черных вовсе не было! Чтобы люди по чумам сидели да перед Эрликовыми тварями дрожали! Без черных народец на Средней земле стал тихий, напуганный, к духам почтительный… — Он поглядел на Калтащ еще не с презрением, но… с осуждением точно! — Что ж ты теперь по чумам да пещерам черных выискивала?

— Мы не собирались черных уничтожать! — завопила Калтащ и затараторила, захлебываясь словами: — Мы не думали, что голубоволосые девчонки их истребят! Мы просто хотели, чтобы на Сивире была еще одна, другая сила, кроме черных, которая им соперником будет — и не даст творить, что захотят!

— Мне всегда казалась странной эта история: что мама Аякчан, Най-эква, создала Голубой огонь, чтобы доченька могла от тогдашнего Донгара тысячу Дней назад отбиться. — Теперь уже Хадамаха раскачивался, как в трансе. — Такое большое дело — для одной девчонки? Так много Голубого огня, такой великий Храм…

В темном туннеле раздался длинный вибрирующий всхлип — и плаксивый женский голос проныл:

— Сестрица Калтащ, почему твой медведь говорит, что я не люблю свою дочь?

— Успокойся, Най, он ничего такого не имел в виду, — даже не оглядываясь, бросила Калтащ.

— Да-а-а… Как же не имел — он сказа-аал… — плаксиво протянула невидимая собеседница. — А я люблю! Она такая хорошая девочка, — она снова всхлипнула, воздух над листом заколебался… и рядом с Калтащ появилась женщина.

Худая, как щепка для растопки, и такая же длинная, с острым, как клюв у дятла, носом. Хадамаха содрогнулся — волосы женщины были того самого, жуткого огненно-алого оттенка, как у чудовищ в подземельях Советника. И выглядели бы страшно, если бы не были стянуты в неопрятный пучок на затылке и не свисали унылыми прядями вдоль лица. Женщина снова всхлипнула и трубно высморкалась в зажатую в руках пушистую шкурку — шкурка немедленно вспыхнула, полыхнув разом Голубыми и Рыжими искрами и немилосердно воняя. Женщина смущенно ее скомкала.

— Ох, простите! — пролепетала она, вытирая лицо рукавом потрепанной парки из рыжих лис. — Я, конечно, плохая мать… Но нельзя же вот прямо так, в лоб… — она зажмурилась, стараясь сдержать слезы. — Аечка такая талантливая! Такая… волевая! Храм — это она сама, да-да, все задумала и сделала совершенно сама! Огонь, конечно, я, а Храм — нет-нет, я ни при чем, все она сама! Правда же, чудесная девочка?

— Вы что… Это… То есть эта… Мама Аякчан? — ошалело глядя на хлюпающую носом женщину, пробормотал Хадамаха. — Най-эква, дух Пламени подземного и небесного?

— Что, не похожа? — Губы у женщины задрожали. — Ты видишь, Калтащ, какое я никчемное существо? Матери из меня не получилось, и даже как духа меня не уважают…

Голубой огонь она ведь тоже вроде как наплакала. Хадамаха никогда не верил в эту часть истории Храма. Выходит, напрасно?

— Нет… Я хотел сказать, похожи, конечно… То есть… На Аякчан совсем не похожи… Волосы другого цвета… А говорили, что вы драконица — три головы и шесть лап! — окончательно одурев, выпалил он.

Женщина длинно всхлипнула, снова утыкая нос в замызганную шкурку:

— Это жестоко! У всех у нас во внешности есть недостатки. У некоторых три головы и шесть лап… А у других маленькие глазки и физиономия как бубен! — Она бросила на Хадамаху быстрый взгляд поверх шкурки. — У меня не всегда три головы и лапы!

— Так у меня тоже… Глазки и бубен… То есть физиономия… Не всегда… — выдохнул все еще шалый от изумления Хадамаха. — Иногда морда… Ну и лапы, да…

— Тогда, тысячу Дней назад, Най нам очень помогла с этим своим Голубым огнем. — Калтащ похлопала по руке хлюпающую носом Най-экву, грозную Уот Усуутума, духа всеразрушающего Пламени. — Хотя могла бы и не вмешиваться, ей черные шаманы ничем не угрожали. Огонь — такая штука, что есть во всех трех мирах и всюду нужен! — она ободряюще улыбнулась Най.

— Я хотела помочь моей девочке… Она так злилась на того, другого, мальчика, ну, который ее земной муж… Она у меня такая свободная! Такая безудержная! — теребя зашморганную шкурку, то ли похвасталась, то ли пожаловалась Най. — Просто как Пламя!

— И когда твоя безудержная девочка не смогла разобраться со своими мальчиками, она устроила большую войну. Они все устроили… — исправилась Калтащ. — И черных не стало. Остался один Храм. Теперь этот Храм набрал силу и подбирается к Черной воде и Рыжему огню! Мало им Голубого!

— А вы возвращаете черных, чтобы те остановили голубых! Шаманский бред! — безнадежно сказал Хадамаха. А ведь она еще не знает, что Хакмар мечтает подчинить Рыжий огонь горским кланам, а Аякчан — снова возглавить Храм. Глядишь, и новая война не за горами. Не за горами Сумэру.

— Я не возвращала Донгара! Он сам решил, сам вырвался из Нижнего мира! А вы трое сами отправились вместе с ним! — вскричала Калтащ, и Хадамаха вдруг понял, что она в отчаянии. — Я не знаю, что он задумал… Не знаю, что вы задумали… Не знаю, можно ли остановить Храм! — она замолчала, тяжело дыша. — Седна вообще предлагает поднять приливную волну и избавиться от вас навсегда! — тихо сказала она. — Вам она не мать. И зверье лесное она тоже не жалеет. Только своих, морских…

— А ты согласишься? — недобро сощурил маленькие глазки Хадамаха.

— Если вы меня прикончите — сами пропадете со мной вместе! — с достоинством сказала Калтащ.

— А так только люди да люди-звери пропадут, — процедил Хадамаха.

Калтащ поглядела на него грустно-грустно.

— Когда тебя пытались убить, ты дрался за свою жизнь, верно? А мне как же — сидеть в своей пещере да ждать, пока добьют?

Хадамаха вздохнул — тяжко, с подвыванием, скорее по-волчьи, чем по-медвежьи:

— Что ж нам делать-то?

— Не знаю, — ответила Калтащ. — Духи тоже не все знают. Я могу только доставить вас в то место, где помощь нужна прямо сейчас, и надеяться, что вы придумаете, как нам всем уцелеть. Иначе…

Хадамаха невольно отпрянул — голос девушки, которая ему так нравилась, громыхнул камнепадом и гулом колеблющейся земли, а глаза сверкнули кипящим золотом.