Меч и щит - Григорий Березин Страница 17

Мои размышления нарушил приход шестерых старейшин — бородатых, кряжистых мужиков с большими узловатыми руками. Они пригласили меня к длинному столу у одной из боковых стен и крикнули принести снедь. Несколько бойких мальчишек мигом приволокли полдюжины буханок хлеба, большое деревянное блюдо с жареным мясом (по-моему, дикой утки, но я могу и ошибаться), глиняный кувшин с пивом и глиняные чашки. Мы расположились за столом, воздали должное хлебу и мясу, и лишь когда залили его первыми чашами пива, старейшины приступили наконец к расспросам. К счастью, никто не вздумал спрашивать, кто я, откуда и куда еду. Нельзя было проявлять такую невежливость к гостю, захочет — сам скажет. Их интересовали главным образом новости. Деревня эта, в полном соответствии со своим названием, была глухим медвежьим углом, известия сюда доходили редко и были отрывочными. Я рассудил, что раньше меня никто не мог добраться к тыодам из Эстимюра с ворохом слухов, и сообщил им главную, с моей точки зрения, новость:

— В столице говорят, будто принц Главк поругался со своей матерью.

— А из-за чего? — поинтересовался кривозубый малый, оказавшийся побойчее других пяти.

— Да вроде он хотел перебить северных варваров, как перебил вратников, а королева ему запретила. Ну он ей и сказал, что если так дальше пойдет, то Эгмунд Голодранец когда-нибудь заявится в Эстимюр, а она ему в ответ, что он, мол, сын Меча и сам всего лишь меч, и должен разить лишь там, куда его направят рука и голова. Вот тогда-то Главк и разозлился, наговорил ей всяких грубостей и ускакал, сказав на прощание, что захватит престол в каком-нибудь далеком краю, там, где к его мнению будут прислушиваться.

— Так что же, войны не будет? — решил уточнить другой старейшина. Очевидно, он только это и понял из моего рассказа. Выходит, я зря старался, поднося деревенским дурням выгодную мне версию произошедшего, подосадовал я про себя. Вслух же ответил так:

— Ну почему же, будет, как не быть. Если ты не нападешь, нападут на тебя. Возьмем, к примеру, короля Пизюса. Говорят, он за четыре года после своего поражения под Медахом так ничему и не научился. Возможно, теперь он сочтет, что подошло самое подходящее время напасть на нас. Да и Эгмунд Голодранец тоже может в гости пожаловать…

Старейшины дружно вздохнули, и самый поседелый из них разлил пиво по чашам. Мы выпили еще по одной, и дальше разговор пошел уже не о высокой политике, а о видах на урожай, налогах, болезнях скота и других сельскохозяйственных делах, близких сердцу любого крестьянина. К тому времени, когда кувшин опустел, за порогом уже стемнело. Старейшины поднялись и бросили в кувшин по скиллу в порядке «жертвоприношения» Данару или еще кому-то. Я же решил не мелочиться и, порывшись в сумке на поясе, достал целый эйрир и ловко закинул его через весь стол в горлышко кувшина. Старейшины в изумлении уставились на горшок, потрясенные, похоже, не метким броском, а промелькнувшей у них перед глазами серебряной монетой. Осторожно взяв кувшин, они вышли. Наверно, хотели убедиться, что им не померещилось, но не посмели это сделать у меня на глазах, что было бы нарушением законов гостеприимства.

Я усмехнулся и решил укладываться спать. Седло, одеяло, все как обычно. Но когда я снял сапоги и расстегнул пояс, пятно света у входа пересекла какая-то тень. Мгновенно выхватив кинжал, я метнулся туда, схватил обладателя неясного силуэта за плечо, резко развернул спиной к себе и приставил кинжал к горлу. После чего для надежности обхватил его левой рукой поперек тела и прижал к себе так, чтобы он загораживал меня от любых метательных снарядов. Мне не хотелось проливать кровь хозяев, но если сами ураторпцы нарушат законы гостеприимства, пусть пеняют на себя.

Тут пришелец опомнился и взвизгнул. Этот визг подтвердил то, что уже ощутила моя левая рука: я имел дело с женщиной, а точнее, с девушкой. Охваченный внезапным подозрением, я выволок ее к освещенному луной входу — все верно, моей пленницей оказалась та самая круглолицая курносая девица, которая указала дорогу к мужскому дому.

— Ты кто? — не придумал я вопроса получше.

— Ирса, — тихо ответила девушка.

— Что ты здесь делаешь? Ты что, не знаешь, что женщинам запрещено входить в мужской дом? — Я опустил руку с кинжалом, но левую не убрал.

— Ну ты же сам недавно с первого взгляда определил, что я не женщина. — Теперь в голосе девушки слышалась не робость, а лукавство.

Сунув кинжал в ножны, которые я так и не успел снять, я развернул девушку лицом к себе и увидел, что плутовка нахально улыбается. Мало того, пока я ее прижимал, во мне успело проснуться желание, которое она почувствовала, хотя вообще-то трехдневное воздержание для меня срок небольшой. Осерчав, я решил ее припугнуть и зловеще проговорил:

— Так что же, надо тебя изнасиловать, чтобы убралась отсюда подобру-поздорову? Сейчас я живо превращу тебя в женщину!

Но вместо того чтобы испугаться, как полагается всякой порядочной девушке, Ирса стянула через голову хитон, бросила его на пол, оставшись совершенно голой, и страстно прошептала:

— Давай!

Я отшатнулся и попытался образумить ее:

— Слушай, Ирса, так же нельзя. У тебя еще вся жизнь впереди, не порти ее ради какого-то проезжего молодца. Вот встретишь парня себе по душе, выйдешь за него замуж, тогда и…

— Замуж? — перебила она. — Да кто на мне женится? — В голосе ее послышались слезы. — Наши парни и смотреть на меня не желают. «Кому она нужна, если ее никто не любил!» — передразнила она кого-то и теперь уж откровенно разревелась.

Желая утешить ее, я привлек девушку к себе и погладил по каштановым волосам. Она уткнулась лицом мне в грудь и прильнула всем телом, снова вызывая у меня позывы желания, которому я все еще противился. Но ее ловкие ручки не давали мне остыть, шаря по всему телу и норовя забраться под тунику. Мешал все еще не снятый пояс, и они повозились, расстегивая его. Ножны с глухим стуком упали на пол. После чего ее ручки уже беспрепятственно залезли под тунику и обвили меня, словно плющ дерево, и блуждали по спине, и поглаживали, и пощипывали.

— Как тебя зовут, милый? — прошептала она, покусывая мне ухо.

«Нашла время для знакомства, промелькнула мысль, в то время как язык непроизвольно начал отвечать: — Гла… э-э, Глейв.

Она подняла голову и посмотрела мне в лицо, широко раскрыв глаза.

— Как того великого воина?

— Меня назвали в его честь, — ответил я. А что, может быть, это и не совсем неправда. Возможно, мать выбрала мне имя Главкион не только из желания сделать приятное Архелаю и не только потому, что усмотрела в большеглазом младенце сходство с совенком, но и из-за созвучности этого имени с именем моего настоящего отца. Теперь уж я вряд ли это узнаю, даже если вернусь домой, ведь отношения с матерью у меня будут, скажем так, не самые дружественные.

— И не зря, — промурлыкала она, распуская шнуровку моих штанов. — Ты такой же большой и сильный, как он. О!

Последнее междометие она издала, уже ощупывая мое мужество. Я промычал что-то нечленораздельное, стащил с себя хитон, сбросил штаны и обхватил ее за плечи. Девушка опустила взгляд, и даже в слабом лунном свете я заметил, что она покраснела.