Шрам - Марина и Сергей Дяченко Страница 17

И снова он превозмог себя. Холодный и мокрый, влез под кружевное одеяло — с таким же успехом Дилия могла уложить рядом лягушку или тритона. Красавица обижено отстранилась — деревянными руками Эгерт привлёк её к себе.

Тело его оставалось на диво здоровым и жадным. Дважды пережив шок, оно всё-таки снова захотело любви — так костёр, нещадно облитый водой, восстанавливает себя из искорки.

Дилия ожила ему навстречу; через несколько минут комнату оглашало вожделенное рычание. Эгерт рвался к цели, не думая уже об удовольствии — скорее бы покончить с этим делом и восстановить хотя бы остатки былой славы. До желанного финала оставалось несколько секунд, и тишина воцарилась в доме, и спал город, и во всём подлунном мире разлеглось спокойствие, и ничто, казалось бы, не мешало лейтенанту Соллю завершить начатое — когда перед внутренним взором его возник капитан, врывающийся в комнату в сопровождении Дрона и гуардов. Картина была такой ясной и яркой, что Эгерт видел даже красные прожилки налитых кровью белков; ему показалось, что жёсткая узловатая рука уже схватилась за край одеяла и сейчас последует рывок…

Он обмяк, словно выпотрошенная тушка. Всё оказалось напрасно; дальнейшие усилия были бесплодны, а при частом повторении жалки и даже смешны. Эгерт Солль, первый в городе любовник, обречён был на неудачу.

Горько засмеялась Дилия.

Тогда Эгерт вскочил, сгрёб в охапку одежду и кинулся к окну. По дороге он растерял половину своего гардероба, сбил на пол поднос с вином и фруктами и опрокинул столик. Взлетев на подоконник, он испугался высоты второго этажа — но было поздно, он уже не мог остановиться. С разгону вылетев за окно, великолепный Солль голышом шлёпнулся на клумбу, изничтожив рододендроны и заслужив вечное проклятие садовника. На ходу одеваясь, путаясь в ворохе рукавов и штанин, плача от стыда и боли, Солль опрометью бросился домой — и счастье ещё, что до рассвета оставалось несколько часов и никто не видел славного лейтенанта в столь жалком состоянии.

Вернувшиеся в город гуарды первым же делом поспешили осведомиться о здоровье лейтенанта Солля. С кислой улыбкой бледный, осунувшийся Эгерт уверил прибывших к нему посланцев, что дело идёт на поправку.

Сплетня о неудаче с Дилией стала достоянием злых языков на другой же день, её пересказывали со смаком и удовольствием — но в глубине души не очень-то верили: видимо, мстит за что-то скверная капитанша.

Единственным утешением Солля оказалось одиночество. Дни напролёт он проводил либо запершись в комнате, либо блуждая безлюдными улицами; во время таких блужданий ему впервые явилась простая и страшная мысль: а что, если происходящее с ним — не случайность и не временное недомогание, что, если наваждение это будет тянуться и дальше, месяцы, годы, всегда?!

Солля временно освободили от сборов и патрулирований; общества товарищей он старательно избегал, о визите к даме ему страшно было подумать, позабытая шпага стояла в углу, как наказанный ребёнок. По всему дому слышны были вздохи Солля-старшего — он, как и сын, прекрасно понимал, что долго так тянуться на может: Эгерту придётся либо исцелиться, либо оставить полк.

Временами под дверью сыновней комнаты тихо появлялась мать. Постояв несколько минут, она медленно удалялась к себе; однажды, встретив Эгерта в гостиной, она не промолчала, по обыкновению, а осторожно взяла его за манжет рубашки:

— Сын мой… Что с вами?

И, привстав для этого на цыпочки, мать положила ладонь ему на лоб, будто желая удостовериться, что жара нет.

Последний раз она спрашивала его о чём-либо лет пять назад. Он давно отвык разговаривать с матерью; он забыл прикосновение маленьких сухих пальцев к своему лбу.

— Эгерт… что случилось?

Растерявшись, он так и не выдавил ни слова.

С тех пор он стал избегать и матери тоже. Одинокие прогулки его становились всё унылее и унылее; однажды, сам не зная как, Солль наткнулся в блужданиях на городское кладбище.

Последний раз он был здесь ребёнком; по счастью, все родные и друзья его были живы, и Эгерт не знал, зачем людям проведывать обиталища мёртвых. Теперь, миновав ограду, он затрепетал и остановился: кладбище показалось ему странным, пугающим, не принадлежащим к этому миру местом.

Калека-сторож выглянул из своего домика — и скрылся. Эгерт вздрогнул и хотел уйти — но вместо этого медленно двинулся по тропинке среди памятников.

Могилы побогаче украшены были мрамором, победнее — гранитом; встречались памятники, вытесанные из дерева. Почти все они по традиции изображали усталых птиц, присевших на надгробие.

Эгерт шёл и шёл; ему давно уже было не по себе, но он, как зачарованный, всё читал и читал полустёртые надписи. Пошёл дождь; капли стекали по каменным клювам и бессильно опущенным крыльям, струйками сбегали между впившимися в плиты мёртвыми когтями… Из серой пелены, в которую превратился день, навстречу Эгерту выступали поникшие на мраморных скалах орлы, нахохлившиеся маленькие ласточки, уронившие голову журавли… В широких оградах покоились целые семьи; на одном надгробии неподвижно сидели два прижавшиеся друг к другу голубя, а на другом обессиленно склонила голову маленькая, измученная пичуга, и залитая водой надпись на камне заставила Эгерта остановиться: «Снова полечу»…

Вода струилась у Солля по лицу. Он сделал над собой усилие, повернул, двинулся к выходу; от земли поднимался серый, волглый туман.

На самом краю кладбища он остановился.

В стороне от тропинки темнела свежая могила без памятника, покрытая гладкой гранитной плитой. На серой плите лужицами проступали буквы: «Динар Дарран».

И всё. Ни слова, ни знака, ни вести. Но, может быть, это совсем другой человек, подумал Солль в тоске. Может быть, это другой Динар…

Едва переступая ногами, он подошёл. Динар Дарран. Карета у дверей «Благородного меча» и девушка странной, совершенной красоты. Кривая черта под самыми носами Соллевых ботфорт, и бесформенные красные пятна на её щеках: «Динар?!»

Солль вздрогнул — так ясно прозвучал у него в ушах голос Тории. Будто звон бьющегося стекла: Динар?! Динар?! Динар?!

На эту могилу никогда не опустится усталая каменная птица.

Сторож снова высунулся из домика, не спуская с Эгерта удивлённого, настороженного взгляда.

Тогда Солль повернулся и что есть силы ринулся прочь.

Дни сменялись днями. Время от времени от капитана являлся посыльный с одним и тем же вопросом: как себя чувствует лейтенант Солль и в состоянии ли он приступить к службе? Посыльный отправлялся назад, унося один и тот же ответ: лейтенант чувствует себя лучше, но приступить к службе пока не может.

Несколько раз появлялся и Карвер. Каждый раз ему приходилось выслушивать извинения, передаваемые через слугу — молодой господин, увы, слишком слаб и не может встретиться со старым другом.

Гуарды Каваррена понемногу привыкали к попойкам без Солля; одно время всех волновала история его роковой любви, но потом эта тема сама собой заглохла. Служанка Фета в трактире у городских ворот тайком повздыхала, утирая глазки — но вскоре утешилась, потому что и без славного Эгерта кругом хватало блестящих господ с эполетами на плечах.