Молот и наковальня - Гарри Тертлдав Страница 17

— Меня не так страшит покушение с ножом под покровом ночи, как возможное нападение издалека, при помощи колдовства. Сопровождают ли тебя маги, достаточно искусные, чтобы противостоять подобной опасности?

— Я взял с собой двоих из Каставалы. Лучших, каких можно найти на всей Калаврии, — ответил Маниакис. Он знал, что в его голосе прозвучало невольное беспокойство. По сравнению с лучшими магами Видесса эти двое — пара жалких медяков против россыпи золотых монет. — Впрочем, не думаю, что мне потребуется серьезная защита от колдовства до тех пор, пока я не доберусь до Ключа. — Маниакис повернулся к столичным сановникам:

— Что скажете, высокочтимые и досточтимые? Остались ли у Генесия действительно сильные колдуны, готовые выполнить любой его приказ?

— Боюсь, что так, величайший, — ответил Трифиллий. — Например, этой весной управляющий монетным двором Филет умер от неизвестной болезни. За пару недель цветущий человек превратился в настоящий скелет. А незадолго до болезни он назвал Генесия кровожадным кретином. Кто-то услышал его неосторожные слова и донес тирану.

— Да. Значит, у него есть по крайней мере один маг, — вздохнул Маниакис. — Высокочтимый Самосатий, есть ли хорошие колдуны в Опсикионе?

— Есть. Самый сильный из них обычно называет себя Альвинием, — ответил эпаптэс. — Он опасается, что его настоящее имя оскорбляет слух видессийцев. При рождении его нарекли Багдасаром.

— Он васпураканец! — радостно воскликнул Маниакис. — Хвала Фосу! Так пошлите же за ним немедленно!

Самосатий махнул рукой слуге; тот поспешно вышел. Маниакис потягивал вино и ждал, когда прибудет маг.

Вельможи из Видесса затеяли немного сумбурную беседу с эпаптэсом, пытаясь показать, что считают его ровней себе. Выглядело это неубедительно. «Лучше бы и не пытались», — подумал Маниакис.

Через полчаса слуга вернулся вместе с Альвинием-Багдасаром. Одного взгляда было достаточно, чтобы узнать в пришедшем васпураканца, — коренастый, с тяжелыми и резкими чертами лица. Маг оказался моложе, чем ожидал Маниакис. Пожалуй, даже моложе самого Маниакиса.

— Величайший! — вскричал маг и распростерся на полу в полном проскинезисе. Поднявшись, он скороговоркой выпалил несколько фраз на гортанном васпураканском языке, чем поставил Маниакиса в затруднительное положение.

— Помедленнее, пожалуйста, — попросил тот, произнося слова с запинкой. — Боюсь, я недостаточно свободно владею этим языком. На нем разговаривали отец с матерью, когда не хотели, чтобы я понимал, о чем идет речь. После смерти матери отец почти перестал пользоваться васпураканским. Так что видессийский для меня гораздо привычнее.

Багдасар пожал плечами и легко перешел на официальный язык империи:

— То же происходит и с моими детьми, величайший. Мы как капля чернил в огромной бадье с водой Видессии. Но может, теперь, если на то будет воля Фоса, опекающего избранный им народ, нашу страну принцев, может, теперь ты захочешь раскрасить всю империю в цвета этих чернил?

Столичные вельможи зашушукались; Самосатий забарабанил пальцами по полированной дубовой столешнице. Вряд ли когда-либо прежде еретические высказывания столь открыто звучали в резиденции эпаптэса. Все головы повернулись к Маниакису, чтобы услышать его ответ. Если окажется, что он тоже исповедует ересь, это может привести к потере поддержки. Не со стороны вельмож, уже слишком глубоко погрязших в заговоре для того, чтобы снова променять его на Генесия, а со стороны простых набожных людей, до которых наверняка дойдет, да еще с неизбежными преувеличениями для пущего эффекта, каждое сказанное им слово.

— Боюсь, эти цвета давно поблекли во мне самом, — ответил он Багдасару. — Меня вполне устраивает то, что видессийцы называют истинной верой.

Интересно, станет ли колдун укорять его за такое отступничество от религии предков? Но тот лишь пожал плечами:

— Я знаю многих васпураканцев, думающих так же. Среди них, как повсюду, есть хорошие люди, есть плохие. Судить об их убеждениях — не мое дело.

— Прекрасно, — с чувством облегчения сказал Маниакис. Он только позже задумался, почему мнение колдуна имело для него такое значение. Наверно, потому, что он еще не привык чувствовать себя Автократором. — А теперь к делу. Сумеешь ли ты защитить меня от магов Генесия, от той порчи, которую они могут напустить на меня из Видесса?

— Думаю, что смогу, величайший, — ответил Багдасар. — В столице есть маги посильнее меня, но я нахожусь гораздо ближе к тебе, а это немаловажно при противоборстве магических сил.

— В этих делах я полностью полагаюсь на тебя, — сказал Маниакис. — Как ты знаешь, полководцы мало смыслят в колдовстве.

— Что ж, тому есть веские причины, — ответил Багдасар. — Напряжение во время битвы обычно настолько велико, что магия становится очень ненадежным оружием. Но к несчастью, она удобное средство в руках убийц. — В голосе мага прозвучало легкое самодовольство; мало кто из молодых людей не тщеславен, а еще меньше таких, кто может противостоять искушению выставить себя в выгодном свете. — Думаю, ты нуждаешься в моих услугах.

— Точно, — сказал Маниакис. — Сейчас я отправлюсь в спальню и лягу. Не можешь ли ты пройти со мной и сделать все, на что ты способен, чтобы защитить это помещение от возможной атаки магов Генесия?

— Разумеется, я иду с тобой, величайший! Но сперва прошу извинить меня за маленькую задержку.

Багдасар вышел из зала и вскоре вернулся с объемистым деревянным сундучком, окованным медью. Поклонившись Маниакису, он произнес:

— Теперь я готов служить тебе во всеоружии моего искусства, величайший! Как кузнец не может выковать меч без молота и наковальни, так маг не может колдовать без особых приспособлений.

— И вновь я полностью полагаюсь на тебя, — кивнул Маниакис и повернулся к Самосатию:

— Пусть слуга проведет меня в мои покои!

В Видессе такую спальню сочли бы более чем скромной. Здесь имелись кровать, стол, табуретки, стульчак с ночным горшком и комод; никаких украшений, кроме изображения Фоса, Маниакис не заметил. Но для Опсикиона помещение выглядело вполне прилично.

Увидев икону, Багдасар просиял:

— Покровительство Господа нашего, благого и премудрого, придаст мне сил. — И, не удержавшись, добавил:

— Хотя эту икону явно писал какой-нибудь еретик из Видесса. — Багдасар ухмыльнулся и взглянул на Маниакиса, ожидая, какая последует реакция.

Но тот уже догадался, что маг просто пытается вывести его из себя, проверяя, насколько крепки его нервы, а потому с достоинством промолчал. Багдасар издал довольный смешок и принялся бродить по спальне, бормоча что-то себе под нос, изредка по-васпуракански, но чаще на видессийском.

Наконец маг соизволил вспомнить о своем клиенте, а заодно и о том, что сей клиент как-никак претендует на трон империи, а значит, заслуживает, чтобы ему сообщили, что, собственно, происходит.