Магнус Чейз и боги Асгарда. Молот Тора - Рик Риордан Страница 17

Я в последнем усилии сумел выдавить из себя:

– Бегите.

– Не поможет, – мотнула головой Алекс. – Но у меня есть другое решение.

И, нагнувшись ко мне, она накинула на мою шею проволоку.

– Подожди, – удалось снова прохрипеть мне.

– Времени нет, а это единственный способ убрать его из твоей головы, – подмигнула мне Алекс, а может быть, Локи. Глаза-то у них одинаковые, да и лицо его продолжало мерцать у нее под кожей.

– До скорых встреч, Магнус, – это уж точно был голос Локи.

И тут Алекс дернула за рукоятки своей гарроты, загасив мою жизнь.

Вот ответьте, каким это образом я по-прежнему вижу сны даже после того, как умер?

Я плавал в мраке небытия, спокойненько так, никого не трогая, и осмысливал факт, что меня только что лишили головы, следом за чем начались эти дикие, яркие и раздражающие кошмары.

Я оказался на борту тридцатифутовой яхты. Море вокруг нещадно штормило. Волны хлестали через борт судна. Палуба то и дело вздымалась. В стекла рулевой рубки лупили потоки дождя.

На капитанском месте сидел дядя Рэндольф. Одной рукой он вцепился в штурвал, другой прижимал к себе рацию. Желтый плащ его промок до нитки. На пол с него натекла уже целая лужа. Гладко выбритая дядина голова блестела от морской воды. Приборы на панели управления явно глючили, выдавая сплошные помехи.

– Мэйдэй! – орал дядя в рацию, словно на упрямую собаку, которая не выполняет команду. – Мэйдэй, так вас растак! Мэйдэй!

На скамейке за ним тесно жались друг к другу женщина и две девочки. Знаком я с ними никогда не был, но тут же узнал по фотографиям, которые дядя Рэндольф держал у себя в кабинете. В центре сидела его жена Кэролайн, а по бокам от нее две их дочери – Обри и Эмма. Темно-коричневые волосы женщины были мокры и липли к ее лицу, руки стиснули плечи девочек.

– Все будет в порядке, – говорила она девочкам. А потом смотрела на Рэндольфа с немым осуждением: зачем ты нас подверг этому?

Младшая девочка, Обри, со светлыми вьющимися волосами, как у всех Чейзов, сидела с застывшим и напряженным лицом, держа на коленях маленькую модель яхты. Игрушка от качки все время валилась на бок, но девочка тут же ее снова ставила ровно, будто в надежде, что таким образом помогает отцу.

Эмма не была такой спокойной. С виду лет десяти, темноволоса в мать, глаза, грустные и усталые не по возрасту, как у отца. Я, непонятно откуда, знал, что ее сильней всех вдохновляла идея этого путешествия. Ей вынь да положь хотелось принять участие в этом большом приключении, в результате которого папа найдет меч викингов и всем на свете докажет верность своей научной теории. Рэндольф, ясное дело, не смог отказать.

Теперь Эмма, не в пример младшей сестре, просто тряслась от страха. Яхта кренилась, вздымалась на гребни огромных волн и ухала вниз, и все это сопровождали истошные Эммины визги, а рука ее то и дело прижимала к груди кулон с рунным камнем, который ей преподнес отец на очередной день рождения. Я не видел, какая руна высечена на нем, однако не сомневался, что это:

Одал. Иными словами, Наследие. Ибо Рэндольф отвел своей старшей дочери роль наследницы своего дела. Будущего великого историка-археолога нашей семьи.

– Я сделаю все, чтобы мы вернулись домой, – заверил свое семейство Рэндольф, но голос его при этом дрожал от отчаяния.

А как хороши были планы! До какой степени он был уверен, что их вылазку в море будет сопровождать замечательная погода! Такая легонькая увеселительная прогулочка на воде. Он ведь ученый. Загодя все продумал и взвесил. И, уж конечно, провел очень тщательные научные изыскания. Ему было известно, что Меч Лета лежит на дне Массачусетс-Бэй, а все остальное ему представлялось так: он доходит на яхте по полному штилю до места, ныряет, старые боги Асгарда благословляют его старания, и вот меч уже на поверхности, клинок его весело переливается под яркими лучами солнца, семья Рэндольфа рукоплещет триумфу отца и мужа…

Ох, насколько же все получилось не так. На море обрушилась редкостная по силе буря. Яхту мотало, словно игрушечную модель на коленях у Обри.

Судно швырнуло на правый борт. Мои уши прорезал истошный вопль Эммы, и меня захлестнула стена воды.

Вынырнул я совсем в другой сон. Моя отделенная от тела голова покачивалась в ванне на пенной воде, отдающей клубникой и заплесневелой мочалкой. Справа от нее плавала оптимистичная резиновая уточка, у которой от старости стерлись нарисованные глаза, а слева застыла не столь счастливая, как она, голова бога Мимира. Борода его была полна водорослей и дохлых миног. Веки, уши и нос облепила мыльная пена.

– А я говорю, это, братцы, ваш долг, – начал он, и голос его отразился эхом от кафельных стен ванной комнаты. – И в данном случае не имеет значения, босс я вам или нет. Таково веленье судьбы.

Обращался Мимир не ко мне, а к сидевшему на превосходном фарфоровом унитазе цвета спелого авокадо моему другу Хэртстоуну. Вид у него был унылый, а одежда обычная – черная кожаная куртка и брюки, накрахмаленная рубашка белого цвета и шарф в крупный горох, похоже, вырезанный из подстилки для игры в твистер. Я обратил внимание на бледность его лица. Цветом оно сейчас сливалось с его почти белыми волосами.

Хэрт ответил Мимиру раздраженными жестами, которые отличались такой стремительностью, что я с трудом уловил только часть его немой речи:

– Слишком опасно… смерть… защити этого идиота…

И только лишь посмотрев в ту сторону, куда он указал, я увидел Блитцена. Как всегда элегантно одетый (костюм-тройка цвета ореха в тон его кожи, черный галстук-бабочка в цвет бороды и шляпа в стиле Фрэнка Синатры), он стоял, опершись спиной о борт раковины.

– Нам действительно надо идти, – произнес он твердо. – Парень нуждается в нас.

Я хотел крикнуть:

– Мне жутко вас не хватает! Я так хочу снова как можно скорей увидеться с вами. Но вы не должны рисковать из-за меня жизнями!

Только вот вместо всех этих правильных слов у меня вылетела изо рта невесть как туда попавшая золотая рыбка, которая радостно заплескалась в просторах ванны.

Башка моя опрокинулась в пену, а когда я вынырнул, то оказался совсем в другом сне.

Лишенный по-прежнему тела, я плавал в огромной стеклянной банке, наполненной маринованными огурцами и уксусом. Несмотря на мутно-зеленоватую жидкость и изогнутое стекло, мне стало ясно, что я нахожусь в баре на барной стойке. На стенах помигивала неоновая реклама различных напитков. Неясные силуэты посетителей ссутулились на барных стульях. От их смеха и громких разговоров маринад колыхался.