Сердце ворона  - Анастасия Логинова Страница 17

Знал, к примеру, что за кажущейся рассеянностью, за тихим нравом и показной покорностью сына прячется характер столь жесткий и несгибаемый, что нет никакого смысла ни просить, ни умолять, коли Дмитрий что-то вбил себе в голову.

Дмитрий же к моменту того разговора действительно все досконально продумал и давно уж составил план того, что ему следует делать для поступления в Школу полицейской стражи, откуда всем прямая дорога в Сыскную часть.

Он знал, во-первых, что «злое волшебство», что мучило и изводило его, никоим образом не найдет себе применения в медицинском деле; а, во-вторых, хоть и хорохорился отец насчет «средств» – взяток он никогда не брал и состояния не скопил. На то, что было, мечтал прикупить домишко с участком на Ладожском озере среди лесов и гор да жить себе тихонько с той женщиной, тридцатипятилетней вдовой, с которой они уж давно тайком виделись.

Для сына Рахманов-старший отдал бы последнее. Дмитрий это знал, но принять не мог. А для службы в полиции требовались лишь ясная голова и выносливое тело. Со вторым, к слову – выносливостью – едва не случился казус на медицинском освидетельствовании. Роста Дмитрий всегда был высокого, но худой, как жердь, с торчащими ребрами и запавшими щеками, к тому же вовсе не широк в плечах.

Еще и мигрени эти, и кровь из носа, которая иной раз начинала течь сама по себе, без всяких видимых нагрузок.

«Хилый», – написали ему в медицинской книжке и едва не перекрыли дорогу в Школу полицейской стражи. Однако когда «хиляк» принялся подтягиваться на турнике – три подхода по пятнадцать раз – мнение переменили, приняли. А позже Дмитрий освоил боксирование, успешно дополнив его приемами, не описанными ни в одной методичке. Один лишь Дмитрий да, может, еще отец знал, откуда они взялись, эти приемы, в арсенале обычного мальчишки, который не только воинской службы не нюхал, но и не выезжал никуда сроду из родного Петербурга.

В сыскной части его заметили и стали выделять меньше чем через год. Ведь там, где коллеги бились, что рыба о лед и могли ломать голову неделями – Рахманов вычислял злодея как будто между делом. Разумеется, нажить друзей это ему не помогло. За излишнюю осведомленность его даже в соучастиях нет-нет, да пытаются обвинить – без толку пока что.

Не только с друзьями, но и с женщинами у него не ладилось. Рано поняв, что может получить практически любую одной лишь силою внушения, Рахманов вскоре пресытился. И до сего дня не подозревал, что та, которая приходит к нему лишь в грезах – ангел со светлыми локонами и глазами цвета мутного моря, та единственная, что могла рассмешить его, удивить или растрогать – что она живая девушка из плоти и крови и живет где-то на берегу Чёрного моря.

И которая, судя по всему, знать его не знает. И мечтает стать русалкой, чтобы куда-то уплыть. Рахманов невольно улыбнулся. И даже боль как будто отступила. Надолго ли? Надо бы, пока получается мыслить связанно, подняться и написать в Тихоморск, Горихвостову – чем Рахманов и занялся.

Однако прежде чем взяться за бумагу, задержался у окна ненадолго. Ордынцевский замок с башней, увитой плющом, манил, звал взглянуть на себя хотя бы разок.

Лара стояла возле окна очень тихо, вся обратившись в слух. Потолки в «Ласточке» невысокие: если поднапрячься, выходило даже разобрать голоса. Лара поклясться была готова, что слышит сейчас Галку снизу, из номера этого странного постояльца. О чем бы им беседовать, интересно? Ей лишь бы языком трепать, болтушка!

У Лары смешанные чувства были по поводу этого господина. Отчего-то он вызывал у нее жалость и, тем не менее, она боялась его… В волнении Лара пересекла комнату, а после, как подстегнутая, бросилась к своему тайнику: в углу, у плинтуса, немного отходила половая доска – под нею-то Лара и спрятала завернутый в шелковый платок медальон.

Он был здесь, слава богу. Расправившая крылья ласточка и сидящий на жерди ворон. Лара вдруг почувствовала острую необходимость надеть цепочку с медальоном, тогда он точно не пропадет! Ей почти физических усилий стоило этого не сделать. Вдруг Конни увидит? Нет, нельзя. Она спрятала украшение обратно.

«Напрасно я солгала Кону, – подумала с острым сожалением Лара. – Он, кажется, единственный во всем пансионате, кому можно довериться. А я ему солгала».

Желание же рассказать, поделиться, спросить совета хоть у кого-то мучило ее весь день. Она просто не справится в одиночку, силы уже были на исходе.

«Сейчас же пойду к Кону и признаюсь, – решила она твердо. – Кому мне верить еще, ежели не ему?».

Однако по душам поговорить с Коном в тот день так и не удалось.

– Вы?.. – Лара ахнула, едва не столкнувшись с господином Джейкобом Харди у самых дверей своей комнаты.

Здесь, на третьем этаже, не было ничего, кроме чулана и Лариной спальни – без сомнений, он направлялся именно к ней. Зачем, интересно?

– Я узнал, Лариса, что вы ужинаете отдельно, не с нами, постояльцами…

Харди улыбнулся обезоруживающе и смущенно. Лара же изо всех пыталась выглядеть непреступно.

– Да, это так. Юлия Николаевна, моя матушка, полагает, что обслуге не место за одним столом с господами.

– Напрасно, – заметил господин Харди. – Во-первых, я не считаю вас обслугой и никому другому не позволю считать, а во-вторых, никто как вы не украсите общество, которое соберется сегодня вечером.

– Даже ваша невеста?

Лара сказала это и почувствовала, как все внутри сжалось от страха. Неужели она сказала это вслух? Подобную дерзость!

А господин Харди как будто помрачнел. Неужто полагал, Лара не знает, что он обручен? Тем неожиданнее было для Лары внезапное его признание:

– Даже моя невеста, – сказал он твердо, так и не отведя глаз. Лишь потом шумно вздохнул, и даже плечи его чуточку опустились. – Это все сложно, Лариса… у меня и впрямь есть обязательства перед Богданой Александровной, но… – он снова шумно вздохнул, и Лара так и не поняла, что означает его «но». – В конце концов, я прошу вас лишь поужинать с нами. Ничего большего. Кроме того, за ужином я сделаю одно объявление, которое, думаю, вас заинтересует.

Брови Лары взлетели вверх. А Джейкоб заговорщически улыбнулся:

– Непременно заинтересует, если я хоть чуточку разгадал вас. Жду в восемь, в гостиной, и отказа ни за что не приму.

А потом он взял Ларины похолодевшие от испуга пальчики в свою большую теплую руку и поднес к губам. Ларе еще сроду не целовали рук. Никогда. И, хотя не было в этом жесте ничего особенного (по светским меркам), сердце Лары загнанной птицей билось сейчас в груди. Ответить ему ничего она так и не смогла.

* * *

До последней минуты Лара сомневалась, но природное любопытство – о чем же собирается объявить господин Харди? – все-таки победило.

Перед ужином, придирчиво разглядывая вечерний наряд в зеркале, Лара поняла, что не лишним было бы надеть и драгоценности. Тем более у нее имелся невероятный по красоте и богатству (так Ларе казалось) изумрудный гарнитур из колье, серег и перстенька – матушкин подарок на Ларины именины. Матушка тогда готовилась к свадьбе с Алексеем Ивановичем, была счастлива как никогда, любила всех вокруг и от души желала, чтобы Лара выглядела как настоящая барышня. Кто же знал, что не пройдет и двух лет, как матушка овдовеет…