Сколько стоит корона - Катерина Коновалова Страница 17

— Располагайтесь, милорд.

Дойл ненадолго остался один. Эту комнату он знал — не раз бывал в ней. За прошедшее время поменялся только балдахин на старой деревянной кровати — бархат выглядел свежее и дороже. Отстегнув ножны, Дойл положил меч на пол, сел на табурет возле кровати, с трудом стянул сапоги. В комнате было тепло, даже душновато, поэтому он без колебаний начал развязывать шнуровку дублета, который был настолько стар, что растянулся по кривой фигуре хозяина и сидел как перчатка на руке.

Он остался в штанах и рубахе, когда в комнату вошла, затворив за собой дверь, рыжеволосая девица. Дойл окинул ее внимательным взглядом и скрипнул зубами — жалкая пародия, едва ли подходящая для замены. Впрочем, он тут же одернул себя и напомнил, что пришел не искать замену, в которой не было никакой нужды, а освободиться от душащего и мешающего спать желания, смешанного с раздражением. И эта девица — пышногрудая и широкобедрая, отлично подходит.

Она широко призывно улыбнулась, демонстрируя полный набор здоровых белых зубов, и вдруг побледнела — Дойл пошевельнулся, и его горб стал заметен.

— Ваше высочество, — пробормотала она невнятно.

— Милорд Дойл, — поправил он. — Это более чем достаточно. Особенно для постели.

Отработанным движением она потянула за ленту на корсаже, и лиф платья сполз вниз, сбившись некрасивым комом на талии и обнажив полные груди с темными вершинами сосков. Широкие плечи и эти груди отчетливо выдавали в девице простолюдинку. Профессия избавила ее от необходимости пахать и сеять, но кровь брала свое.

Почти безразлично Дойл стянул с себя рубаху, бросил на девицу короткий взгляд и невольно почувствовал, что отвращение в глазах его возбуждает. Так было не всегда. Раньше — он хорошо помнил — все желание пропадало начисто, едва он улавливал этот оттенок омерзения в женских глазах.

— Поверь, — сказал он спокойно, — мое уродство никак не влияет на то, что у меня в штанах.

Девица разделась окончательно, а Дойл понял, что так и не спросил ее имени — но, в конечном счете, оно его совершенно не интересовало.

Она была скучна, скучнее Святейшей книги. Но она была живой, двигалась, пахла женщиной, ее глаза — такие же скучные, как она сама, — на какой-то миг подернулись пленкой и увлажнились и даже стали похожи на другие — зеленые и как будто светящиеся изнутри.

Одевался Дойл в одиночестве — девица получила лишнюю монету за труды и была выставлена за дверь. Кажется, он подзабыл, почему прекратил посещать заведения, подобные дому мадам Зи — потому что его начало тошнить от этих девиц и баб, которыми можно было пользоваться так же, как пользуются кубками, когда хотят пить.

Пожалуй, только однажды он встречал женщину, которая воистину продавала наслаждение — брала дорого, но отдавала больше. Ее привели к нему в последние месяцы войны в одном из гарнизонов под столицей Остеррада. И хотя у нее был на скуле лиловый синяк, а роскошные темно-каштановые волосы были опалены огнем, она держалась с таким достоинством, которому могла бы позавидовать королева. Ее привели как пленницу, а она только дернула бровью и назвала цену за свои услуги.

— В противном случае, уважаемый синьор, — заявила она, — можете сношаться хоть со мной, хоть вот с тем кувшином — уверяю вас, разницы не заметите.

Он швырнул ей кошель с золотом, а наутро всерьез задумался о том, чтобы забрать с собой после окончания войны. Не забрал — в тот же день ее насквозь проткнуло случайной стрелой.

Дойл мотнул головой, подтянул к себе сапог, но не надел и растянулся на кровати. Теперь, когда напряжение в паху не отвлекало, он мог серьезно подумать о том, что произошло накануне — и о том, что делать дальше.

Покушение. Не удавшееся только благодаря тому, что подозреваемая в колдовстве леди Харроу спасла ему жизнь. Сообщение Эйриха о том, что его жена в бремени. И разговор. Тяжелый разговор.

— У нас будет наследник, — объявил Эйрих. — Королева ждет ребенка.

На мгновение Дойл опешил — он ожидал сообщения о катастрофе, о бунтах, чуме, нападении ведьм — но не о ребенке. Но потом почувствовал, как на губах невольно появляется улыбка. Королева выглядела довольной и надутой, как жаба, но впервые показалась ему почти приятной. Он опустился на одно колено перед ней, не думая о боли, и произнес:

— Пусть хранит вас Всевышний, ваше величество.

Королева сморщила востренький носик и прошипела:

— Вам не обмануть меня этой льстивой миной, милорд Дойл. Я почти уверена, что вы уже думаете, как бы подлить мне в вино полынь-травы, чтобы уничтожить драгоценный плод.

Дойл не отличался особой резвостью, но на ноги вскочил мгновенно, отшатнулся и спросил:

— Что вы имеете в виду, ваше величество?

Королева не успела ответить — Эйрих сжал ее плечо и мягко попросил:

— Не говорите глупостей, моя королева. Вы знаете, что милорд Дойл — самый преданный наш сторонник, охраняющий наш с вами покой ежечасно.

Королева ощерилась в улыбке и ответила:

— Конечно, ваше величество. Простите, милорд. Верно, это из-за тягости — мои мысли путаются. Пожалуй, мне стоит прилечь.

Она поднялась с видимым трудом, хотя на ее тонкой талии, еще больше утянутой цветными лентами, пока не наметилось хоть сколько-нибудь различимой округлости. Расторопный слуга кликнул придворных дам, и они увели королеву.

— Прости ее, брат, — повторил Эйрих, когда они остались одни.

— Она говорит только то, что думает вся страна, — дернул плечом Дойл. — Ничего больше. И знаешь, возможно, тебе стоит прислушаться к ним.

— Чепуха, — Эйрих рубанул ладонью по воздуху, потом подтянул к себе кувшин с вином, плеснул в кубок и хотел было отпить, но Дойл его остановил и сначала сам сделал несколько глотков. Король улыбнулся: — говорю же, что чепуха. Если бы не ты…

Он не закончил, но они оба знали, о чем речь. Дойл спасал Эйриху жизнь как минимум трижды за время войны, и бессчетное число раз за время мирной жизни.

— Если бы не я, большинства этих покушений не было бы, — отозвался Дойл. — Люди ненавидят меня. А за меня — тебя.

— Ты — причина, по которой люди не голодают сейчас. Твои, а не мои реформы дали людям хлеб.

Дойл тоже налил себе вина и облокотился плечом о стену. Кому какое дело было до его реформ, его идей и его побед. Достаточно было того, что на улице старухи шептались, будто в ночь его рождения бушевала буря, молния ударила в шпиль замка — и на землю пришло само Зло, но Всевышний не позволил ему скрыться среди обычных людей, наградив уродством без меры.

— Отпусти меня на север, — сказал он вслух. — Дай в подчинение северный гарнизон Креггот и замок Коготь. Я наведу порядок в землях вольных лордов, прекращу раз и навсегда набеги великанов, а заодно не буду мозолить здесь никому глаза.

— Мы уже говорили об этом. Мой ответ прежний — нет. Ты нужен мне здесь, брат.