Ловец Снов - Дарья Вознесенская Страница 18

В мире редко Проклятый Рока появляется; а ежели и появляется, то, чаще всего спит, не ведает о силе и мощи своей. Потому как зло в себе и в других воспитать непросто совсем, особенно когда мир в равновесии и благоденствии. А этот не только смог, но и замыслил то, на что до этого никто и не покушался. Не войны, не власти ему захотелось, а полный переворот устроить, что принесет жесточайшие пытки и смертоубийства повсюду. Злодеяние настолько страшное, что даже думал когда он о них, предвкушал, то сердце мое болью заходилось и ненавистью его захлебывалось. И с каждым разом то все хуже и хуже было, с тех пор, как я его впервые во сне почувствовала.

В том смысл моего дара заключался. Ловила я сны, да отголоски мыслей и планов, черными, вибрирующими нитями пронизывающие мироздание. И чем злее, ужаснее то было, тем сильнее я их чувствовала; как на живую ножом резали они мне вены; сильной болью ударяли в голову; разрывали на мелкие кусочки сердце. Ибо чаще всего в этих мыслях именно я в тех жертв превращалась, о ком злодеи думали.

Проклятый дар. Так можно было бы его назвать, но не посмела бы. Не будь Ловцов, что рождались очень редко среди ведающих, то и преграды самым жутким злодеяниям не нашлось бы.

Вздохнула я, глаза закрыла и структуры все представила, разведала. Врата те увидела зрением мысленным, да жуткие плети-руки, что от Проклятого Рока тянулись.

Врата открывались уже под воздействием ключей утонувших. Все шире щель делалась, все глубже, все ярче клубы внутри нее сверкали, да всполохи вырывались. Так и чудилось мне, что лезут оттуда твари жуткие, но чудилось — пока разлом полностью не проявится, никто ни в этот мир, ни в другой не проникнет.

И тогда я сосредоточилась, огнем животворящим себя укрыла и иглу создала тонкую, да крепкую, что пришить сумеет даже разорванный край мира.

Ведь что такое структура? Нити переплетенные; струны жизненные, пульсирующие. Всё из нитей состоит — и мысли, и чувства, и поступки любые. Предметы да растения, люди да явления природные. Ведающие нитями этими ведают: за одну потянут, распутают — и клубок распрямится; узелок подвяжут где надобно; разрыв зашьют. Чем сильнее ведающая, тем лучше она структуру видит, шире. А Ловцы так и вовсе всеобъемлюще, при желании; да умеют они гнилые нити-мысли выхватывать, да оборванные заново ловить-прясть.

Вот потому только мне и скреплять эту пропасть, что на глазах ширилась. Даже не знала до этого, что можно так — но делать надобно.

И пусть руками и губами я не двигала — неважно. Запела я мысленно и мысленно же к вратам потянулась. Схватила я обрывочек плотной нити врат и растянула его немерено. В иголку свою продела, да споро работать начала — края стягивать, стежки накладывать. Ох как сопротивлялись тучи лютые; как сверкали молнии опасные! Да только мне они ничего не сделают, как и Проклятый — не хуже его я могла защищаться.

Вот почти уже до конца разрыва я дошла, еще немного оставалось, как поняла — не справляюсь.

Велика расщелина, да напориста; силы там давят безмерные. Трещат ниточки под воздействием; и пусть крепкие они, но крепость эта не бесконечна. И зашить до конца я зашью, да только не хватит ведовства моего, чтобы нитки напитать энергией, не дать им распасться.

Ведовства не хватит, а вот жизненных сил — вполне.

Вздохнула я, да что делать то? История эта так и начиналась, с понимания, что рискую не просто силой своей, не положением.

У меня и выбора то нет.

И потихоньку начала вливать в стежки жизнь свою. Каплю за каплей; и от каждой капли нити вспыхивали сиянием ярче, чем Северное. Все тише гул становился; все тяжелее стоять мне было, да связно мыслить. Не была бы парализована — упала бы.

Сердце колотилось все медленней, а зрение мутнело.

И только на краю сознания вдруг как вспыхнул чей-то крик:

— Руслааанаааа…

Когда на краю жизни и смерти балансируешь, все ощущается особенно остро. И так то чувствительностью не была обделена, а тут и вовсе — каждая нотка да крошка значимыми становились.

Сколько же в моем имени, Дамиром произнесенном, было тонов! И злость, и безнадежное отчаяние, и страх, и желание помочь, и ненависть, не на меня направленная. Как же нашел меня? Вот и вправду ведь, пророческие мысли то были. Везде, где ни оказываюсь — и он туда же.

Только вот что это меняет?

Оказалось, многое. Подскочил маг, сзади обнял, сразу так тепло и хорошо сделалось; сразу зрение ясным стало и звуки мира окружающего ворвались. И почувствовала я, каждой клеточкой своей, как хлынула в меня сила невиданная — его собственная сила. Сила, что не просто меня к жизни возвращала, но давала, наконец, возможность дело начатое завершить.

На такую передачу не каждый Главный Маг бы способен. А если и способен, то не всегда пользовался возможностью, ибо мог таким образом всего лишиться.

Всей магии.

А Дамир Всеславович не пожалел — ни себя, ни будущего своего. Рискнуть не побоялся.

И вспыхнули все нити энергией животворящей; и стянулся разлом, да так прочно, что ни одни ключи не отопрут теперь — ни сейчас, ни во веки веков. Ибо сила двоих, мужчины и женщины, добровольно отданная — то самая великая сила была.

От нее жизнь зарождалась. И от нее все главное на земле свершалось.

Затихло все. И оковы с меня спали; и тучи разметало по небу. Врата растворились в воздухе; и только земля вокруг нас еще пенилась, цветами да травами быстрорастущими покрывалась, где капли жизни моей на нее случайно попали.

Повалились мы на землю эту, стоять не в силах уже. В последний миг Дамир так развернулся, чтобы снизу оказаться, меня о землю не пришибить. Сам на спину упал, а меня на себе удержал, чтобы улеглась я на него поудобнее. Так и замерли на несколько секунд; я лишь голову на грудь ему положила да сердце слушала.

Рядом охи и вздохи Миланы и Карины раздались — они теперь тоже двигаться могли.

Посмотрела я в сторону, с усилием голову подняв, но Проклятого не увидела. Ушел, подлец! А сейчас и не догонишь, не найдешь — нет возможности.

Но ничего, задуманное совершить он уже не сможет — разломов нет других, я чуяла, а этот сшит накрепко, да ключи все сгинули. А что касательно других гадостей, то значит дальше будем искать, как оправимся. И мы оправимся, и он. Правда, зная теперь друг друга, будет легче нам действия то предугадать наши; да и скрываться он начнет, мысли прятать.

Но во сне не сможет прятаться.

Во сне прорвется натура его проклятая; я его и подловлю, как бы сложно и больно это ни было.

— Глупая, глупая! Как же ты могла так рисковать, дурочка?! Ох накажу тебя, в замке запру, в камере, чтобы больши ногой даже не двинула в сторону опасности! — зашептал вдруг маг, чуть придя в себя. Уж лучше бы и дальше молчал, впечатление производил хорошее.