Дыхание ветра - Ляна Лесная Страница 18

Зачем я спровоцировал весь этот фарс? Или это был не я вовсе?

Будто кто-то другой, вселившись в моё сознание, руководил моими словами и поступками. Во время разговора с Антоном я словно стал другим, каким никогда не был, жёстким и непримиримым, только тело моё осталось прежним, и противостоять четверым крупным парням не смогло.

Как такое могло произойти?

Может у меня что-то с головой?

Почему я не понимаю своих поступков?

Если уж на то пошло, не так уж сильно я был избит, но из-за моей безрассудности могла пострадать девушка, о которой все мои мысли… Это самое страшное!

Это я подверг её опасности!

Ясно представил, что могло произойти с Анной, если бы этих подонков не спугнули.

Какие — то ужасающие картины пронеслись перед глазами — и вдруг…

чистая

безрассудная

ярость

ослепила меня!!!

Почему я так слаб?

Почему так бессильно моё тело?

Я не мог защитить девушку!

Слабак! Тощий слабак! Эта едкая фраза не давала мне покоя, она ржавым гвоздём засела у меня в голове, разъедая мозг и всё больше вгоняя меня в состояние бешенства.

Я уже не видел тропы перед собой.

Резко закружилась голова.

Перед глазами поплыли цветные пятна.

Горло сдавила невидимая раскалённая рука, и чтобы вдохнуть пришлось приложить огромные усилия.

Бешеные удары моего сердца, разгоняющегося с каждой секундой, казалось, раздавались прямо у меня в голове.

Тело окатило волной нестерпимого жара.

Воздух со свистом вырывался из моей груди.

Я перестал понимать, что со мной происходит.

Споткнувшись о корягу, с трудом удержался на ногах. Идти дальше уже не мог.

Перед глазами всё плыло. Попробовал протереть их руками, осознавая, что совершенно перестал видеть, но внезапно повисшая перед ними мутная пелена никуда не исчезала. Добравшись практически на ощупь до ближайшего дерева, прислонился к его тёплому шершавому стволу и, вдыхая аромат смолы и хвои, старался прийти в себя.

Время шло, но лучше не становилось. Головокружение не проходило. Глухие удары сердца, как пулеметная стрельба, разносились по всей округе, и казалось, что по моей голове кто-то стучит тяжёлым молотом, вбивая только одно единственное слово "Слабак, слабак, слабак…", и так до бесконечности, к тому же, силы предательски покинули меня. Всё ещё цепляясь за толстый шершавый ствол старой пихты, я чувствовал, что ноги отказались меня держать и, не имея больше сил, медленно сполз на сырую землю.

С каждой новой секундой становилось только хуже. И в то время, когда я должен был ощутить прохладу сырой земли, в моём теле появилась жгучая боль, которая нарастая, сжигала меня изнутри, выкручивая суставы и разрывая сухожилия. Боль была невыносимой, но я сопротивлялся ей изо всех оставшихся сил, и, наверное, даже стонал или выл, если только мог разжать свои крепко сжатые челюсти.

Не помню, сколько прошло времени, может оно совсем остановилось, ведь когда испытываешь такие адские муки, они кажутся вечными, но в какой-то момент ощутил, что мне пришёл конец.

Стало невыносимо страшно и горько, сил больше не осталось, и я провалился в спасительную бездну, в которой уже не было боли, не было страха, не было ничего, только пустота.

Белая почти ощутимая густая мгла сковала, не давала двигаться, затягивала всё глубже и глубже в трясину, из которой нет выхода, сдавив грудную клетку, мешала вдохнуть полной грудью.

Где-то вдали раздавались громовые раскаты, но липкая мгла гасила все звуки, позволяя лишь отголоскам эха грозы достигнуть моих ушей.

Водоворот мерзкого нечто, в который я проваливался мучительно долго, подавлял волю, гасил чувства и лишал любых желаний, даже желания жить. "Перестань бороться! Оставайся!" — невесть откуда, в моём сознании шёпотом прошелестели слова живой мглы. "Здесь нет боли. Здесь ты будешь счастлив. Здесь тебя ничто не будет волновать." — шёпот лился отовсюду, продолжая давить, лишая воли, и меня всё больше окутывала мерзкая тёплая субстанция, но где-то глубоко внутри моего позвоночника засел ледяной стальной стержень, не давая сломаться.

Мысленно пытаясь прояснить сознание, на которое словно давила бетонная плита, собрав остатки своей воли в кулак, преодолевая сопротивление вязкой мглы, я ответил: "Нет!"

И резко очнулся, словно был выброшен в свой мир!

Вокруг было темно, и стояла странная звенящая тишина.

Через мгновение осознал, что звенит в ушах. Тело одеревенело, руки и ноги не слушались. Грудную клетку сдавило так, что было тяжело вдохнуть.

Вдруг вспомнил, что произошло со мной в лесу, вздрогнув от неожиданности пришедших воспоминаний.

Резкое движение отдалось тупой болью в каждой мышце измученного тела, и только тогда я осознал, что всё ещё жив.

Глаза всё отчётливее различали окружающую обстановку, и для меня стало неожиданностью, когда осознал, что нахожусь не в лесу, а в своей комнате.

Мышцы невыносимо ныли, горло пересохло и горело так, словно полно было раскаленного песку.

Нестерпимо хотелось пить. Решив, что без глотка воды точно умру, стал подниматься, и зашипел от боли. Спустил ноги с кровати, сел, а затем, поднявшись, выпрямился, как вдруг в голове страшно зашумело и застучало в висках. Инстинктивно подняв руки к вискам, надавил на них пальцами, чтобы унять боль, но это нисколько не помогло.

Сдерживая стон, некоторое время не мог дышать, тупая боль сдавила грудь. Чтобы не задохнуться, глубоко вдохнул, и струя воздуха обожгла лёгкие. Почувствовав головокружение, покачнулся и, не сумев вовремя ни за что ухватиться, с высоты своего роста рухнул на пол, задев во время падения что-то из мебели, и эта деталь интерьера с грохотом перекинулась.

От резкого падения и грохота рушившейся мебели каждая клеточка моего мозга взорвалась адской болью, и теперь я уже не мог сдержать стонов.

— Александр, ты в порядке? — окликнул меня отец, и его голос звучал так громко, что мою голову снова пронзил раскат грома, но отозваться я не смог из-за адского пожара в горле.

Он зажёг лампу, стоящую на столе, и всегда тусклый свет внезапно сильно ослепил меня, заставив зажмурить глаза и взвыть. Страдая от яркого света, адского грохота в голове и ощущения горящего горла, я уже не имел сил встать. Сжимая голову руками, тихо стонал. Отец помог мне подняться и снова опуститься на кровать.

— Приляг, сынок, отдохни, — тихо проговорил он, убирая мои руки от лица. — Дай-ка, я на тебя взгляну. (Последовало молчание, а затем я услышал его тяжёлый вздох.) — Ничего, всё заживёт.