На крыльях магии - Андрэ Нортон Страница 18

— Ханна, дочь Лизы… — смешок… — Ханна, дочь Элизабет, из Дома Исцеления.

— Осеберг, дочь Хуаны, подмастерье кузнечихн.

— Осеберг, сын Моргата! — взревела Хуана, как раненый пес.

Арона вздохнула, думая о поправках, которые придется делать. Почему эти чужаки не могут запомнить свои имена и придерживаться их, как взрослые женщины?

— Сорен, дочь Элизабет, — продолжала перекличку госпожа Марис, без труда принимая поправку.

— Я отвечаю за него, — с достоинством ответила госпожа Лиза.

Нет, она не безмозглая, как считают Леннис и Лойз. «Застенчивая», — решила Арона. Она покраснела от собственной ошибки.

Медленно, в молчании, началось снова негромкое гудение. Гора опять задрожала, у входа заплясали голубые огни. В блеске обычной молнии снаружи Арона увидела лицо ближайшей волшебницы. Та казалась осунувшейся и постаревшей. Ее простое платье промокло от пота, хотя ночь была холодная.

Шум усиливался. Осеберг подтолкнул Арону.

— Арона, — произнес он тихо и серьезно. — Мама говорит, что тете Нориэль нечему учить меня, и мне нужно только продержаться, пока я не найду настоящего кузнеца в качестве хозяина.

— Ты не узнал от нее ничего нового? — прервала его Арона. Мнения Хуаны начали ее утомлять.

— Ну, кое-что узнал, — признался Осеберг.

— Вы в своей деревне делали одно, а мы другое, —продолжала Арона. — Твоей матери наши обычаи не нравятся, но если тебе они кажутся полезными, придерживайся их, пока у тебя не будет собственного горна. Ведь твоя мама все-таки не кузнечиха.

— Она говорит, что тетя Нориэль тоже не кузнец, но это неправда, — признал Осеберг. Наверно, его тоже утомили сомнения матери.

— Когда пройдешь посвящение, — сообщила ему Арона, — тебе не нужно будет отчитываться перед матерью, только перед твоей хозяйкой или нанимательницей. Ты должен будешь по-прежнему уважать мать, но слушаться не обязан. Как это тебе? Больше нравится?

Осеберг улыбнулся и крепко и влажно поцеловал ее в щеку. Потом смутился:

— О! Прости, Арона!

Она похлопала его по руке.

— Ты прощен. На этот раз.

Снова началась буря. Женщины доставали еду, искали своих родственников. Опять послышалось множество голосов. Хуана начала возражать на то, как называют ее детей, и Элен защебетала, что все будет хорошо. Лойз услышала голос госпожи Элизабет и фыркнула.

— Она меня обманула!

Хуана нашла Осеберга и схватила за ухо. В пещере словно началась семейная ссора, только многократно усиленная. Снова заплясали голубые огни, одна волшебница стала оседать, сестры подхватили ее. Другая стала наливать упавшей воду в рот. Несогласная что-то настойчиво говорила госпоже Бирке, которая вздохнула и обратилась к людям.

— Сестры и дочери! — крикнула госпожа Бирка —так, как она обращалась к деревенскому собранию. Ее объявление сопровождалось мысленным голосом Несогласной. Утомленные люди замолчали. — Не хотите ли послушать предания о храбрых женщинах прошлого, чтобы поддержать наш дух? Марис? Арона? Офелис?

Офелис, дочь Кеми, престарелая сочинительница Песен, покачала головой, хотя в темноте этого никто не увидел.

— Голос мой хрипит во время долгого рассказа, — устало промолвила она. До этого она находилась среди старейших, беседовавших с волшебницами. Марис тоже отказалась. Немного подумав, Арона начала предание Древних дней, потом другое, потом еще одно.

Леди Нарст, ученая, отложила фальконерский свиток и нахмурилась, глядя вдаль. Похоже, это не подлинная история, а фантастические легенды о земле за морем, которой правили женщины, где у каждого клана был свой покровитель — животное. Однако местами рассказы совершенно покоряют… Например, предание о Теоре… И оно подтверждает известные факты. Свиток очень древний, пергамент и чернила старые.

Если верно переведено, то записавшего это звали Барина, женщина-фальконер. А «написано на брегах изгнания, когда все мужчины сошли с ума». На пергаменте какое-то засохшее пятно. Слеза? Или просто морская пена? Аскетическая женщина-ученый снова прочла легенду, дошедшую через много столетий, и содрогнулась.

Царица Теора и ее некогда верный человек Лангвард стояли на утесе над берегом. Из своей осажденной крепости Салзатар царица гневными глазами, полными горячих слез, смотрела, как последние Дома уплывали на кораблях пиратов-салкаров. За ней стоял человек, которого она подняла из ничего и дала ему второе после себя положение в стране.

— Госпожа, будь разумна, — уговаривал Лангвард, не употребляя титула. — Тебя никто не поддержит в этом твоем отчаянном сопротивлении. Ты из каприза хочешь сохранить свою власть.

— Из каприза? — Она вздохнула, вспомнив, сколько напряженных размышлений и трудного балансирования между разными силами стояло за этим решением.

— Но если ты возьмешь себе лорда из долины, то сохранишь титул царицы, которым, я знаю, ты дорожить как и честью.

Она посмотрела на него, но он не решался встретиться с нею взглядом. Неужели он считает ее такой же глупой, как женщины при дворе завоевателей? Они вечно спорят о том, у кого из их мужей выше положение и звание. Где ценятся не личные качества женщины, а только девственность или отсутствие ее, покорность и молчание. Стать такими, как они? Никогда!

— Как царица, я мать своего народа, я правительница, а не покорная рабыня завоевателей, — твердо произнесла она. — Нет!

— Ты не будешь в таком же положении, как другие, — флегматично заметил Лангвард. — Он предложил тебя мне. В качестве милости. — И когда ее рука легла на кинжал Хранителя Царицы, он напомнил ей: —Когда-то ты сама сделала мне такое предложение.

— И ты отказался, объяснив, что не хочешь быть моей комнатной собачкой. Ну, а я не стану твоей. Значит, ты дал клятву верности этому человеку?

— Нет! — Ответ прозвучал без колебаний. Теора несколько секунд смотрела на него.

— Если присоединишься ко мне в этой последней попытке, тебя не постигнет ни смерть, ни позор. У нас еще осталась надежда — наше древнее волшебство. Богиня по-прежнему хранит своих детей. Я знаю, она изгнана из этой земли и поклонение ей запрещено. Это самое гнусное. Неужели ты вытерпишь и это, Лангвард?

Лангвард взглянул на нее и поднял руку. Из-за двери показался вооруженный житель равнины, у него было мрачное, но торжествующее выражение лица.

— Ты был прав, Лангвард. Я слышал достаточно.

Потрясение и гнев на мгновение лишили царицу разума и дара речи. Потом с криком:

— Лангвард, это измена! — она вонзила лезвие Хранителя Царицы в сердце предателя. Житель равнины извлек меч и приблизился к ней. Теперь на лице его отразилась радость, как будто у него на глазах не убили только что сообщника. Убийство для этого человека ничего не значило.