Повилика - Катерина Крутова Страница 19

Продолжение

«Капля по капле уходит жизнь, что питала стебель. Капля по капле страницы вбирают сок. Пальцы немеют, и кровь холодеет, но пишутся знаки, чтоб передать новой жизни исходный зарок. Лунного месяца грани нас держат живыми — время отдать, что накоплено, бремя — учить. Старые ветви врастают, чтоб стать молодыми, в новом узоре предсказаны нити судьбы».

Стих инициации, дня, когда одна из нас отмирает, завершая жизненный цикл, отдавая себя молодому прорастающему семени. Загадочный, романтичный, предвещающий взрослую жизнь. Обрекающий на путь не избранный, но предопределенный родом и тяжестью бремени Повилик. Проклятый путь.

(Хайгейтское кладбище. Лондон. 330 год от первого ростка, кусачая земля, темная ночь новорожденной Луны)

С каждым днем сила внутри крепла. Рос и округлялся живот, нестерпимо пылали самоцветы глаз, непреклонностью власти сочились слова и движения. Глубоко, далеко спрятала юная травница нежную суть, скрыла под жесткой корой мягкий стебель. Слуги кланялись, стараясь угодить госпоже. С окрестных деревень приходили старосты просить совета — влияние Повилики на барона уже не обсуждали, а принимали как должное. Свыклась и дружина — кроткая и смиренная при господине, вне его глаз молодая хозяйка демонстрировала ум и строгий нрав. В воинские дела не лезла, а в замке распоряжалась рачительно, судила справедливо, и не было в окрестностях дел госпоже неизвестных. Откуда и что ведала — оставалось только гадать. Не знал никто, что и палые листья, и молодые побеги с готовностью делятся с юной травницей. Той весной плющ и дикий виноград вымахали на небывалую высоту и обвили ставни господских покоев. Поутру баронесса открывала окна, и молодая зелень ластилась к протянутым ладоням, как ручной зверек. Лианы, покорные воле сестры своей, оплетали пальцы, отдавали весеннюю радостную сладость цветущей жизни. Но девушке было мало. Копящаяся сила — тяжелая, мрачная, берущая истоки в темных желаньях Ярека, в недрах порочной души затмевала робкую негу, дарованную Великой матерью. Все реже Повилика спускалась в сад и гуляла среди растений, все чаще по собственной воле седлала норовистого Замена и доводила до изнеможения. И эта чуждая злая сила, пропитавшая юное тело, прорастающая в нем незваным семенем, заставляла Повилику держать подле себя рыжую Магду. С мрачным удовольствием наблюдала девушка, как служанка бесится, застилая постель после супружеских утех, злорадно подмечала вожделеющие взгляды, когда муж ее, едва прикрытый нижней рубахой, разлегшись на топчане, начинал утро с бокала разбавленного вина, усмехалась, находя в покоях следы очередного доморощенного колдовства на отворот возлюбленного или наведение порчи. Ярека Повилика считала своим по праву — как уродливый шрам на зажившей ране, как надкусанный кусок пирога. А в безвыходной ненависти Магды находила странное болезненное удовольствие.

Всю прислугу помнила Повилика по именам, каждому у нее было слово для похвалы и дело по способностям. Недолго гневался Ярек, когда по воле супруги кравчий заменил кухарку, а стряпуха перешла в старшие служанки. Ароматнее и вкуснее стала еда, а в покоях больше порядка и чистоты. Камердинер прислушивался к советам госпожи, а лекарь с позволенья барона брал ее на сбор ароматных трав. Дерзила и строила козни только Магда. Чем заметнее становилась беременность хозяйки, тем сложнее служанке удавалось держать себя в руках. Ревность затмевала мозг бывшей любовницы барона. Безродная дочь бастарда, внезапно появившаяся в замке и получившая власть над сердцем и разумом господина — Повилика одним своим существованием провоцировала влюбленную прислугу на безрассудства.

Обессиленный после ночи, захмелевший от ласк, Ярек Замен, не стыдясь вошедшей прислуги, запустил руку в глубокий вырез ночной сорочки, сжал упругую, налитую соком растущей жизни грудь супруги и оставил затяжной поцелуй на подставленной Повиликой щеке. Не глянув в сторону Магды, барон довольно облизнулся, натянул штаны, с неожиданной нежностью погладил округлившийся живот жены и покинул покои.

С грохотом опустила служанка на стол поднос с завтраком. Баронесса не отреагировала на звук, изучая свое отражение в маленьком ручном зеркале. С завистью зеленые глаза буравили сидящую на постели госпожу. Повилика усмехнулась, наблюдая, как кривится сведенное ненавистью лицо Магды.

—Подай платье. То, что вчера доставили из Беча.

По тяжелому итальянскому бархату глубокого синего цвета раскинулась роскошная вышивка — алые и золотые тюльпаны поднимали бутоны, стремились ввысь от края подола к поясу, не стянутому корсетом, учитывая положение госпожи. Подавая наряд, пальцы Магды вцепились в дорогую ткань: «Почему не я, а она наслаждается жизнью в этих роскошных покоях, ест с красивой посуды, носит модные наряды? Чем эта безродная крестьянка лучше?! За что меня — молодую, румяную точно наливное яблоко, горячую как солнце в разгаре жатвы, любимый прогнал прочь?!»

С прошедшей осени мучилась девушка этими вопросами, обращалась за советом и к старой знахарке, имевшей недобрую колдовскую славу, вопрошала и у отца небесного и прислужников его на воскресных исповедях. Набравшись смелости, однажды зимой пробралась в покои барона, улучив ночь, когда Повилика мужа к себе не подпустила. Нырнула обнаженная под одеяло, прижалась к боку спящего Ярека, принялась целовать и гладить. Дрогнули губы Замена и сорвалось с них ненавистное имя:

—Повилика, госпожа моя…

Но как только открыл барон глаза, тут же решительно оттолкнул от себя служанку, выставил за дверь в чем мать родила. Хоть выпороть не приказал и то хорошо. Чтобы мужчина вот так добровольно и яростно отказывался от предлагаемого удовольствия, девушка сама не встречала и от других не слышала. Не иначе — причиной тому ведовство. С тех пор лишь укреплялась ее вера в ведьмовские происки, копилась ненависть, и черствело сердце Магды. Вот и сейчас, помогая госпоже одеться, норовила затянуть посильнее, а расчесывая дернуть побольнее. Но Повилику точно раззадоривала ее злоба.

—Мой супруг на днях дает бал в Шельмец-Баньи. Поедешь со мной. Может, приглянешься кому из дворянских слуг. Ожидаются высокие гости из самой столицы.

Пренебрежительное превосходство соперницы, то, как высокомерно вчерашняя деревенская девка держалась с проигравшей битву за сердце Замена, стало последней каплей.

—Проклятая ведьма!— рыжая плюнула под ноги, почти задев расшитый тюльпанами подол.— С тех пор как ты появилась в замке, господин сам не свой! Он забросил набеги, не горит охотой, не возносит молитв…

—И не делит ложе с прислугой,— закончила баронесса.

Служанка от возмущения пошла красными пятнами.

—Он прозреет! И тебя сожгут на костре вместе с выродком, что ты носишь!

—Познавший мои ласки — других уже не захочет. И нам не пристало делить мужчину, что свой выбор сделал. Выпьешь со мной в знак примирения?— Повилика медленно встала, размеренно подошла к столику, взяла массивный кувшин и щедро налила вина в два глиняных кубка. В движениях хозяйки замка, за нарочитой плавной мягкостью таилась угроза. Потемнело, точно солнце зашло за тучи, и в наступившем полумраке вспыхнули разноцветные глаза.