Стертая аура - Дженнифер Линн Барнс Страница 19

Мама с бабушкой переглянулись.

— Ты уже много лет не вспоминала о стертом, — ласково напомнила мама. — С тех пор как перестала врываться в нашу спальню посреди ночи, потому что тебе приснился плохой сон, и начала сама гасить ночник по вечерам.

В ее голосе звучала твердая уверенность, что стертого пора похоронить вместе с другими детскими страхами.

— Я до сих пор его вижу, просто не очень часто, — попыталась убедить их я. — А не рассказывала, потому что не люблю об этом говорить. И сегодня видела, — Мой голос снизился до шепота. — И не пятно или струю, как раньше, хотя они тоже ужасны, а... — Я осеклась, но сумела взять себя в руки. — А целую ауру.

Я снова подавила тошноту и попыталась справиться с шумом в ушах.

Для людей, наделенных своими собственными Взглядами, мама с бабушкой вели себя довольно странно — будто я все выдумала. Наверное, если бы я назвала стертого как-то по-другому, более серьезно, они бы мне поверили, но когда я впервые встретила его, мне было всего-навсего три, и, увидев полосу отвратительного цвета, я просто-напросто разревелась у мамы на руках. Мне было не до того, чтобы выдумывать подходящие названия.

В комнату торопливо вошел дядя.

— Надо было сразу меня позвать, — недовольно выговорил он бабушке, как будто это она была ему ребенком, а не наоборот. — Мне позвонила школьная медсестра и сказала, что ты привезешь Лисси в больницу, а вы так и не явились. Родная племянница падает в обморок неизвестно отчего, а я узнаю об этом последним, да еще от чужих людей!

Он не кричал — дядя Кори не умеет кричать, — но я видела, как недовольно прижалась к телу его аура. Дядя сел у кровати и пощупал мой лоб.

— Небольшая температура, — пробормотал он, в его руках, как по волшебству, возник градусник, который тут же оказался у меня во рту. Я удивилась, почему дядя не пользуется ушным термометром, но тут же вспомнила, что мы в Оклахоме.

— Не выдумывай глупостей, детка, — хмыкнула бабушка. — Этот градусник просто удобней носить с собой.

Выходит, ушные термометры есть и тут, а бабушка читает мои мысли, как открытую книгу. Да, Оклахома оказалась совсем не такой, какой я ее себе рисовала.

Я попыталась заговорить, но дядя остановил меня строгим взглядом доктора, достал из сумки стетоскоп и прижал к моей груди.

— Сердцебиение учащенное, дыхание тоже.

Это потому что я чувствую себя так, будто вот-вот взорвусь изнутри. Снаружи я взрываться не согласна.

— Ты уверена, что видела то, о чем говоришь? — наморщив лоб, спросила бабушка.

Я кивнула, и дядя Кори недовольно оглядел нас обеих.

— Более того, — ответила я. — Дело не только в стертом, но и в моем Взгляде. Он... — я запнулась, подыскивая подходящее слово. — Вырос.

— А ты — нет, — покачивая головой, сказал дядя. — В этой семье все словно свихнулись. Вернее, не все, а только женщины, — торопливо поправился он.

— Я вижу потоки аур, которые связывают людей, — продолжила я, сама чувствуя, как глупо звучат мои слова.

Но бабушка понимающе кивнула. Она словно бы и не удивилась, и я в который раз заподозрила, что все, случившееся со мной в последнее время, в какой-то степени ее рук дело.

Нити аур между людьми из-за бабушки.

Странные сны тоже из-за нее.

И за то, что меня вырвало на собственные туфли, надо благодарить бабулю.

Внутренний голос молчал, значит, даже он согласен с обвинениями. Я представила себе, как это смотрелось — как меня вывернуло на глазах у всей школы. Очень многообещающее начало.

— Больше никогда туда не пойду! — простонала я.

— Думаю, с тобой все будет в порядке, — профессионально заключил дядя Кори. — В школу можно уже завтра, в крайнем случае — в среду.

Я вытаращила глаза и вжалась в матрас.

— Ты что, не понимаешь? Я просто не могу туда вернуться!

— Ну, не дури, — улыбнулся дядя. — Никто не станет смеяться, над человеком, которому стало плохо. Уверен — Лила будет на твоей стороне.

Нашел, тоже, образец доброты и заботливости, — Лилу!

Ну да, конечно. К среде Лила, Трейси и Фуксия как раз успеют увековечить мой «бессмертный подвиг в столовой». Напечатают листовки, или, скажем, поставят спектакль.

Все, теперь я официальный и безнадежный ноль. Но хуже другое — обладатель стертого (я просто не могла называть его иначе, даже в мыслях) — мой учитель математики. Как же я буду сидеть на его уроках, если при одном воспоминании об этом человеке меня охватывает тошнота? И что же он совершил, если у него такая аура? Видимо, что-то ужасное, настоящее преступление, У типа со сплошь бесцветной аурой скорее всего не осталось в душе ничего человеческого. Наверняка убил кого-нибудь, может, даже не однажды. А еще я никак не могла отогнать мысль о том, что упускаю что-то важное.

— Я не вернусь в школу, — повторила я, переводя глаза с мамы на бабушку. — Потому что там, он. — Они непонимающе смотрели на меня, ауры потускнели, будто оказались в тени. — Стертый — мой учитель математики, — объяснила я, чувствуя себя идиоткой. — Понимаете, я верю в то, что говорит мне Взгляд: этот человек на самом деле преступник.

— Ты просто переутомилась, — сказал дядя, мягким толчком укладывая меня обратно на подушки и пропуская мимо ушей дурацкие, с его точки зрения, разговоры о Взгляде.

— Учитель математики, Иона Кисслер? — переспросила бабушка и даже языком прищелкнула от удивления. — Да он прекрасный человек, Лисси!

Я недоверчиво смотрела на нее. Разве не она надеялась, что я приму наконец свой дар? Нет бы порадоваться теперь, что так и вышло: я доверяю тому, о чем говорит мне Взгляд.

— Ну я же вижу! — настаивала, я.

Почему они меня не слушают? Особенно мама и бабушка — уж они-то должны знать, что я не стану выдумывать, что я вижу ауры достаточно давно и научилась в них разбираться.

— Тебе кажется, что ты научилась в них разбираться, — мягко поправила бабушка, ее тускло-серебряная аура заколыхалась в такт голосу. — Твой дар еще не развит, Лисси. Ты не умеешь правильно читать то, что видишь, путаешь фантазию с реальностью.

Все ясно: если отбросить вежливые обороты, мне только что сообщили, что я — дитя неразумное, сама не знаю, о чем говорю.

— С этим типом дело нечисто, — упрямо заявила я, скрестив руки на груди и чувствуя, как успокаивается сердце. Спор с родными позволял отвлечься от мыслей о том, что я никогда не смогу взглянуть на стертую ауру, не ощутив при этом тоскливой, мучительной пустоты.

— Иона — прекрасный человек, — недовольно возразил дядя. — Он регулярно работает добровольцем у нас в больнице, а дети считают его прекрасным учителем. Эмили очень расстроилась, что Лила в этом году у него не занимается.

Ну вот — мы опять вернулись к Эмили и Лиле. Говорить о которых почти так же приятно, как о мистере Кисслере. Я злобно фыркнула, не заботясь о том, как выгляжу со стороны. Судя по ауре, мой новый учитель математики не просто сделал что-то ужасное, а продолжает делать это по сей день. А мне некуда от него деваться. И как прикажете осваивать алгебру, если я рядом с ним и в кабинете-то находиться не могу — сознание теряю?