Башни заката - Лиланд Экстон Модезитт Страница 19

Тогда же, утвердившись на земле, Рибэ направила своих последователей в южные земли и на западные пути и наставляла их так: «Помните, откуда пришли вы и каков был путь ваш, и никогда впредь не допускайте ни одного мужчину в число властвующих, ибо из-за них пали ангелы. И да пребудет завет мой с вами вовеки».

КНИГА РИБЭ. Песнь 1, часть 2.

(Подлинный текст.)

Приземистое, с толстыми каменными стенами и крутой крышей из серого шифера, здание постоялого двора едва выделяется на фоне сугробов. Креслин, чьи серебряные волосы скрыты под капюшоном из промасленной кожи, стоит у обочины.

Из двух дымовых труб поднимается белесый дым, тут же сносимый ветром и растворяющийся где-то позади трактира, среди заснеженных холмов и оседлавших их туч.

По покрытой утоптанным снегом долине разносится конское ржание. Чьи же это лошади, поставленные в стойла среди бела дня? Надо думать, на постоялом дворе остановились всадники, проехавшие по дороге незадолго до Креслина. Пожав плечами и глубоко вздохнув, юноша направляется к низкому строению, над которым все так же поднимается уносимый ветром дым. Между гостиницей и дорогой не видно ни души.

Дощатый, скрепленный брусьями настил у левого крыла скрипит и покачивается, когда на нем, остановившись под нависающим краем кровли, появляется грузная фигура. Человек смотрит на Креслина и ждет.

Креслин идет по вымощенной камнем тропе и останавливается примерно в двадцати локтях от забора, почти скрытого под снегом. Снег этот сметен с двух ведущих к зданию дорожек. Одна, пошире, отмеченная отпечатками копыт, тянется налево, к широким воротам, что виднеются позади одинокого здоровяка. Другая, узкая, но выстланная плитняком, заканчивается у главного входа.

Креслин бросает взгляд сначала налево, откуда тянет запахом конюшни, а потом направо, где над закрытыми двойными дверями прибита табличка с облупившимся изображением чаши и кубка.

— Кого там принесло? — слышится из-за дверей.

— Какого-то заморыша, — басовито отвечает невидимому собеседнику рослый толстяк. — Слишком хил, чтобы блуждать по Отрогам в одиночку, зато вполне годится на поживу Фрози.

Слова на языке Храма произносятся с ударением на первом слоге; как учили Креслина, в такой манере разговаривают вольные торговцы. Рука торговца небрежно покоится на рукояти тяжелого поясного ножа.

Дверь распахивается, и на пороге появляется худощавый малый в овчинном тулупе.

— Нах! Одежка на нем вроде своя, а висит мешком. Не иначе как исхудал в дороге.

Из-за спины худощавого торчит рукоять. Он, как и Креслин, носит меч в заплечных ножнах, но его клинок подлиннее.

Взгляд Креслина перебегает с одного незнакомца на другого.

— Тощий, да и в кости не широк, — грохочет здоровяк, делая шаг вперед.

Не зная, как следует держаться, Креслин вежливо кивает:

— Да, одежда моя. А кто такой Фрузи?

— Фрози, — поправляет его торговец. — А разбойник, вот он кто.

По плитняку узкой дорожки Креслин приближается к дверям. Худощавый малый не трогается с места.

— Прошу прощения, — спокойно произносит юноша.

— Мальчонка, по крайней мере, воспитан, — со смешком замечает толстяк.

Худощавый молча изучает Креслина.

Юноша отвечает ему столь же пристальным взглядом, подмечая усы на узком лице, суровые серые глаза, а также то, что одежда на его груди и животе топорщится. Не иначе как под овчиной у него панцирь. А на поясе, в дополнение к мечу за спиной, короткий нож.

— Младший сын?

Обдумав вопрос, Креслин кивает:

— Вроде того. Короче говоря, мне пришлось уйти из дому.

По существу, он не лжет. Хотя ему не по себе даже от полуправды, юноша подавляет свои чувства, продолжая наблюдать за худощавым. Ибо из двоих незнакомцев более опасен именно этот.

— Клинок?

— Мой.

Перед тем как повернуться, худощавый еще раз буравит Креслина взглядом.

— Хайлин, ты собираешься его впустить? — ворчливо спрашивает торговец.

— Не хочешь пускать, так не пускай сам. Он для тебя не опасен… во всяком случае, пока ты не сунешь нос не в свое дело.

— Ладно, сам так сам, — торговец вразвалку направляется к Креслину. — Ну, мальчонка… Как тебя сюда занесло?

— Направляюсь на восток, сюда завернул по дороге. А теперь позвольте…

Креслин огибает торговца и делает шаг к входной двери.

— Я не закончил! — тяжелая рука хватает юношу за плечо.

Спустя мгновение Креслин обнаруживает, что занятия со стражами не прошли даром: тело отреагировало прежде, чем он успел о чем-то подумать.

— Я сверну тебе башку… — бормочет валяющийся у его ног торговец.

— Это вряд ли, — слышится новый голос. На пороге, в проеме открытых дверей, стоит плотного сложения седовласая женщина. — Парнишка старался вести себя вежливо, а тебе, Деррилд, приспичило распустить руки. Что не свидетельствует о большом уме. Твой человек не советовал тебе связываться с пареньком, потому что, в отличие от тебя, сразу распознал в нем бойца. Молодой — не значит неумелый.

Она повернулась к Креслину:

— Что же до тебя, юноша, то ты неплох и с виду, и в рукопашной. Однако гостеприимство на постоялых дворах стоит денег.

— Я не хотел неприятностей, хозяйка, — с полупоклоном произносит Креслин. — Каков здешний тариф?

Он говорит на языке Храма, понимая, что его произношение сильно отличается от говора торговца.

— Тариф? — озадаченно переспрашивает женщина.

— Ну, сколько причитается за еду и пристанище?

— А, плата… Четыре серебряника за комнату и один за обед.

Пока еще юноша может позволить себе подобные траты, однако, понимая, что сумма весьма высока, всем своим видом выказывает удивление:

— Пять серебряников?

— Да, недешево. Но мы должны покупать припасы.

— Хозяйка, три — это уже вымогательство, а пять серебряников — откровенный грабеж. Даже в том случае, если за эти деньги меня поселят в комнате, достойной королевы.

По лицу женщины пробегает улыбка — возможно, ей понравились его слова.

— Ради такого смазливого личика, как твое, я готова ограничиться вымогательством, причем с возможностью окунуться в горячую ванну. Постояльцев нынче немного, так что ты даже сможешь спать один, хотя… — она меряет его пристальным взглядом.

— Ванну, — презрительно хмыкает вставший на ноги торговец, — женская блажь, вот что это.

— Ванну и питание? — уточняет Креслин, стараясь не обращать внимания на выразительный взгляд женщины.