Валюта смерти - Юлия Андреева Страница 19

Мальчик обвел глазами раздевалку с одинаковыми шкафчиками для верхней одежды и обуви и пришел к выводу, что здесь коробку не спрячешь. В группу? – Еще глупее, под кроватью видно, в кровати тоже.

Среди вороха игрушек – откопают дети, за одним из шкафов или на нем – обнаружат воспиталки или нянечки.

Он опустил взгляд и, наткнувшись на свою испачканную землей пижаму, попробовал оттереть ее руками, но ничего не получилось.

– Бежать! – мелькнуло в сознании мальчика. – Бежать куда глаза глядят! Прямо сейчас, пока не хватились.

Казик попятился было к двери, но тут сообразил, что в пижаме он будет слишком приметен. Со вздохом, положив коробку на длинную деревянную лавку, на которой дети обычно переодевались перед прогулкой, Казик вытащил из своего ящика старую страшную куртку и уличные брюки, возвращаться в спальню и надевать трусы и майку он поостерегся. Мало ли кто пробудится и поднимет шум.

Было страшно и вместе с тем весело.

Казик надел на ноги нечищеные с прогулки сапоги, завязал шнурки (в отличие от большинства детей, ему это обычно удавалось) и, сунув за пазуху коробку, выбрался из здания дома ребенка.

– Что дальше? Куда теперь? – Что-то внутри Казика шептало: Нет! – кричало, что он не выживет один! Что ему будет нечего есть, негде спать! Что чужие люди побьют его или капитан Крюк подцепит своим крюком. Что на улице ночь, и ему по-любому некуда деваться.

Но ноги словно сами несли его – маленького, плачущего от страха ребенка. Несколько раз Казик оглядывался на черные окна комнат администрации, в тайной надежде, что его все-таки остановят, поймают, его вернут на место, и он будет не виноват в том, что ничего не получилось.

Впрочем, идти к центральным воротам он не стал – уж слишком там много света, а свернул на площадку, где в дневное время гуляла средняя группа и где они с мальчишками давно обнаружили дырку в заборе.

Выбравшись за территорию дома ребенка, первым делом Казик захотел вернуться обратно. Слишком черными и огромными были кусты, слишком блестела мокрая трава под ногами, шуршали опавшие листья…

На всякий случай, Казик решил держаться кустов, в которые, если что, можно было нырнуть. Добежав до перекрестка, он развернулся, внимательно посмотрел на чернеющий силуэт дома ребенка, стараясь запомнить увиденное с наибольшей точностью.

Никогда прежде он не покидал этого дома и уже забыл, как его туда доставили, тем не менее Казик прекрасно понимал, что ему еще предстоит туда вернуться – не в дом, а к телефонной будке. Буквально следующей ночью, когда он отправится звонить маме.

О том, что в городе могут найтись и другие волшебные телефонные будки, он догадывался, но понимал, что ему вряд ли удастся отыскать их. А вот эту потерять было более чем реально.

«Значит, я не должен уходить слишком далеко. Не должен уезжать. Нужно устроиться где-нибудь поближе, чтобы не потеряться и не потерять».

Тяжелая коробка оттягивала руки, Казик закусил губу и огляделся, ища место, где можно будет пересидеть до утра, успокоиться и хотя бы немного поспать. Он сразу же отказался от мысли устроиться на какой-нибудь детской площадке в крошечном игровом домике, так как туда мог забрести кто угодно, и тогда выбраться было бы невозможно. К тому же Казик боялся собак, а где гулять собакам, как не на детских площадках?

Он свернул к ближайшему пятиэтажному дому, первый подъезд был закрыт на код, Казик попробовал разные комбинации, со всей силой дергая за ручку, потом перешел ко второму подъезду, третьему. У четвертого ему, наконец, улыбнулась удача, он вошел внутрь и попытался пристроиться на корточках у батареи.

Казик почувствовал, как теплые волны сна расползаются по всему телу, когда где-то наверху хлопнула дверь. Мальчик вскочил, услышав торопливые шаги, и опрометью выскочил из подъезда, прижавшись к стене.

Незнакомая тетя пробежала мимо него, хлопнув входной железной дверью с такой силой, что замок щелкнул и закрылся, оставив мальчика на улице.

Теперь Казик чувствовал отчаяние. Слезы вырвались сами собой, потекли по лицу, разрывая горло комком знакомой боли. Он уронил на землю коробку и какое-то время безудержно рыдал, размазывая по лицу грязь.

Что теперь делать? Ведь он не может спать просто на улице? Он замерзнет, заболеет, умрет. Или ему придется вернуться обратно в дом ребенка, но тогда у него отнимут монеты, врежут в дверь черного хода дополнительный замок, и Казик никогда, никогда больше не услышит голоса мамы!!!

Это было невыносимо. Казик уже совсем было решился вернуться к будке и проговорить столько монет, сколько получится, прежде чем его обнаружат и вернут в группу, но тут он заметил недалеко от себя открытое подвальное окошко, откуда веяло теплом. Мальчик заглянул в подвал, попробовал на прочность раму окна, обнаружив проходящие тут же теплые трубы. И прихватив жестянку, переполз внутрь.

Где-то вдалеке горела дежурная лампочка, но свет был не самым главным делом. В подвале неприятно пахло, но было тепло. Он, попытался устроиться на трубах около окна, но быстро сообразил, что оттуда дует, и перебрался в самый темный угол, умостившись на жестких, но теплых трубах, подложив под голову руку.

Последнее, о чем успел подумать мальчик, прежде чем заснуть, что, должно быть, он очень грязный. Грязный, как уличный мальчишка! Что сказали бы воспиталки? Что сказала бы строгая директор дома ребенка?

А ему сейчас было хорошо и абсолютно плевать на их мнение.

Казик заснул.

За такую монетку

Можно стать марионеткой.

А.Смир

На этот раз Аня решила, прикупив монеты, первым делом отнести их к отцу, а там уж пусть подключает своих химиков. Поэтому она сначала смоталась на кладбище и потом заскочила домой переодеться для вечерней прогулки с Цербером.

Она понимала, что папа не откажет, тем не менее решила не предуведомлять о своих планах, позвонив по телефону и пообещав заехать вечерком на чай.

О времени особо не договаривались, отец ввернул только, что выгуливает Цербера с десяти до одиннадцати, но на этот случай у обоих имелись мобилы, так что вопрос решаем.

Аня нацепила джинсики, синюю курточку с капюшоном, на ноги надела кроссовки на случай прогулки с кобелем. Взяла сумку и, сунув в карман монету, вышла из парадной.

На часах уже было почти десять, когда она решилась пройтись пешком и по дороге взглянуть на заветную будку.

Зачем? Наверное, она и сама не могла толком ответить. Просто стоящая в чужом дворе будка, от которой теперь зависела ее жизнь и счастье, волновала ее настолько, что Аня, не отдавая себе в этом отчета, так или иначе целыми днями, а иногда и ночами думала именно о ней. Сидя дома и бестолково глядя на еще светлое небо, она представляла себе, как будет звонить Димке, крутя непослушный допотопный диск, и как затем будет слушать звуки эфира, чужие голоса, обрывки разговоров, пока в трубке не воцарится только его голос. Один на всем белом свете!