Сын города - Том Поллок Страница 19

Пауки, проползя по плечам, подобрались к ушам. Бет видела, как из их брюшек потянулись проволочные нити. Голоса-помехи усилились до крайности.

Мы любим тебя мы любим тебя мы любим мы любим тебя мы любим тебя…

Украденные слова запульсировали в мозгу, душа страх, словно морфий. Бет отчаянно попыталась сконцентрироваться на страхе – настоящей эмоции, единственно нормальной в данной ситуации, но понимала, что он тонет под любовью к паукам.

Бет безнадежно замахала свободной рукой, шлепая по тварям, уничтожая некоторых, исчезающих в треске помех.

Мы любим тебя, – злобно затрещали голоса. – Но ты все испортила.

Мысль пронзила ее как копье. Одурманенная и обессиленная, Бет обмякла на холодном металле. Ее страх теперь казался чем-то очень далеким.

Что-то промелькнуло в воздухе: серая фигура упала рядом, пролетев сквозь полую сердцевину башни. Костлявая рука жестко взяла Бет за талию, и она рухнула, едва сознавая себя, едва понимая, что падает.

Бет в изумлении подняла глаза и обнаружила держащего ее Фила.

Он кричал на нее, лицо его было мертвенно бледным…

…но с губ парня не срывалось ни единого звука.

Мы любим тебя мы любим тебя мы любим тебя мы любим тебя, – вот все, что она могла слышать. Испортила испортила испортила.

Парень прыгал от опоры к опоре, замедляя их спуск, тело Бет сотрясалось от каждого толчка, пока, наконец они не повалились на мокрую траву у подножия башни.

Фил вскочил на ноги и сердито ткнул в нее пальцем. Сначала беззвучно, но потом в его горле начал протрескиваться голос.

– Темза и Кровавая река! – выругался он. – Когда я сказал об индульгенции, то не подразумевал, что ты можешь выдергивать вилку из их долбаного запаса продовольствия!

Бет глазела на него, с трудом поднявшись на одно колено. Паучьи голоса отступили, уступая дорогу тошноте, нахлынувшей вместе со страхом. Кричащее лицо рыжеволосой девушки стерло все остальное из головы Бет.

– Там кто-то, – она задыхалась, – есть…

– Рыжая девочка? – переспросил он. – Да, я знаю. К счастью, несмотря на твою клоунаду, им удалось переподключить ее, и я, возможно, по-прежнему смогу иметь с ними дело.

– Дело?! – заорала на него Бет, ее страх переплавился в ярость. – Как ты можешь иметь дело с этими штуками? Мы должны спасти ее! Она пленница!

– Пленница? – деланно удивился парень. – Насколько я видел, она не кричала, пока тебе не приспичило ее освободить.

Бет не могла в это поверить. Она несколько раз открыла и закрыла рот, прежде чем смогла подобрать слова:

– Хочешь сказать, она желает там быть?

– Почему бы и нет? Теперь ее мозг проводит каждую минуту, погруженный в любовь, буквально залитый ею. Раньше она была одинока – они всегда из таких. Матушка Сеть так их и выбирает: находит на улицах – потерянных, сиротливых, замерзших, – дает шанс сделать последний телефонный звонок тем, кому на них наплевать. Их отчаянье для нее, как маяк: она концентрирует на нем свое внимание и предлагает им выбор.

– А что будет, если они передумают?

Лицо парня напряглось, но взгляда он не отвел:

– Это однократная сделка. Балковые пауки не меняют решения.

Внезапно Бет увидела своего отца, буквально кишащего горем. Вообразила его рыдающим от благодарности, когда команда пауков притаскивает кабель к его губам и заполняет уши своей успокаивающей песней.

– Дерьмо, – выплюнула она. – Неважно, как все плохо и как низко они пали: люди исцеляются. Нельзя просто взять и разрешить им хоронить самих себя. Нельзя позволять этим созданиям предоставлять им какой-то там выбор. Они просто получают с этого чертову выгоду!

Принц-оборванец медленно выпрямился в полный рост. Голос его был проникнут презрением:

– Что ж, – сказал он, – спасибо Матери Улиц, что послала нам тебя, дабы исправить грехи наши. – Он сплюнул на землю и поинтересовался: – С чего ты взяла, что вправе решать, сколько люди могут получить, прежде чем захотят уйти? Кроме того, даже если ты и права, – а как же пауки? Они – отдельная раса. Думаешь, у них нет чувств? Они не думают? И, блин, не любят? Они не могут есть ничего другого, Бет; как бы сильно я или ты этого ни хотели, они просто не могут. Им нужен голос, если они не получат его, то сдохнут от голода. Это не их вина, и не моя тоже, так что заканчивай так на меня смотреть. – Тон его был ровным. – Гораздо больше жизней поставлено на карту, чем жизнь кого-то из плоти и крови, кого-то с четырьмя конечностями, кого-то, похожего на тебя. Тебе нужно понять это, и побыстрее, пока ты не разбила нашу армию еще до того, как Высь задействовал свои краны.

Бет закусила губу и опустила глаза. Она все еще слышала отголоски шипящих украденных голосов пауков. Все испортила. Кажущийся запачканным мозг болезненно очищался.

Филиус уставился на девушку прищуренными глазами.

– Что они тебе сказали? – наконец спросил он. – Это ведь не была обычная песнь любви? Что еще они сказали?

Бет сильнее закусила губу, не в силах поднять на него глаза. Она не ответила. Рассвет занимался над щетиной города на горизонте. Филиус повернулся и, не говоря ни слова, чинно удалился от башни.

– Тогда чья это вина? – спросила вдогонку Бет. – Если не твоя и не их, кто виноват, что для этих штук я – добыча? – произнеся последнее слово, она мучительно поежилась.

Парень остановился.

– Тот, кто создал их такими, – в конце концов произнес он. – Мать Улиц. Моя мать.

– Будьте добры, я бы хотел поговорить с Парвой.

Кара подсматривала в дверной проем своей комнаты. Из кровати она могла разглядеть открытую входную дверь внизу и человека с мясисто-розовой лысиной, стоящего на верхней ступеньке.

– Я очень сожалеть, сэр, – ответила мама на своем напевном английском. – Она очень болеть. И не может встать с кровать.

Кара медленно оглядела комнату. Девушка торчала здесь уже третий день. Пахло больницей, и она начинала чувствовать себя соответствующе. Кара прятала самсу с бараниной, приносимую мамой, под кровать.

«Аар ki pasandeenda, – каждый раз говорила ей мама, – твои любимые!» Теперь, когда она сидела дома, как в ловушке, Карина долгая борьба за вегетарианство была разбита ошеломляющей демонстрацией показной амнезии. Девушка чувствовала запах теста и мясного жира, свернутых вместе в одну забивающую артерии торпеду.

Девушка даже стихов почитать не могла. (Отец прибил бы ее, найди он экземпляр Донна [4], вшитый в учебник дочери по биологии. В своей простоте он, вероятно, понял бы как раз достаточно старомодного английского, чтобы уловить самые грязные фрагменты.) Кара начала чувствовать себя по-настоящему больной.