Избранник. Борьба духов - Мики Лазович Страница 19

Неджелько и Даре было некуда идти. Стояла хорошая погода, и они разместились под старой сливой. Так прожили неделю. Как и в каждом селе, очень быстро распространилась весть о ссоре матери и сына. Все надеялись, что это быстро пройдет, и бабушка позовет его обратно домой. Если не из-за него, то ради трех маленьких детей. Этого не произошло.

Отец искал везде жилье. Через семь дней, проведенных под открытым небом, перевезли вещи и поселились у кумы. Отец за небольшие сбереженные деньги купил у родственника кусок земли в восемь ар [13]. На нем начал строить дом. Изредка выпивал одну-две рюмки. Опять вернулся к семье, но по-прежнему не было у него радости и хорошего настроения. Много трудился, чтобы любой ценой до зимы построить дом. Тогда мама уже была беременной мною.

С членами своей семьи он никак не контактировал. Однажды к строящемуся дому пришли несколько его родственников, каждый из которых в одиночку не смел сказать ему ни одного плохого слова, а все вместе охрабрели и начали его дразнить. Так до самого конца августа ежедневно провоцировали и ругались с ним. Говорили ему, как бы они на его месте давно покончили с этой драмой, поубивали и сестер, и зятей, не разрешая им распоряжаться в его семейном хозяйстве, в то время как он живет как последний бедняк.

Под влиянием этих расправ и постоянных ссор отец снова начал пить. И опять, без повода, бить мою мать. Конфликты с родственниками привели к тому, что он стал нервным и раздражительным. Мать не слышала от него ни одного доброго слова.

Судьба свела его в один базарный день с собственной сестрой и зятем. Под влиянием постоянных ссор с родственниками в нем закипела кровь, и он напал на мужа сестры. Произошла драка. Все подумали, что он разорвет его голыми руками. Неизвестно откуда появилась милиция, и с помощью нескольких добровольцев вырвали зятя из его рук. Милиционеры взяли показания у нескольких свидетелей, а отца сразу отправили в тюрьму.

На следующий день его привели к судье. Неджелько грозило тюремное заключение на пару месяцев, но судья освободил его с объяснением, что зять дал показания, признавая себя виновным, и моего отца надо освободить. Тот вышел из тюрьмы с таким огорчением в душе, что ему казалось, лизни его дьявол – отравится. После такого поступка зятя отец решил ему больше не мстить, но принял еще одно губительное решение: будет пить и таким образом убьет самого себя.

С этого дня он пил каждый день. Редко когда был трезв. Мама пробовала его образумить, а он ее тогда избивал. Как будто всю свою ненависть, которую чувствовал к своим сестрам, изливал на нее. Это была уже не просто пощечина, а избиения, которые нельзя было выносить. И тогда, в конце октября, когда она была уже на восьмом месяце беременности, отец решил отвезти маму к ее дяде, моему двоюродному деду, и там оставить рожать. Он хочет сам воспитывать моих братьев и сестер. Она сопротивлялась, но без результата. Кто-то вбил ему в голову, что все сестры вышли замуж за албанцев за то, что он женился на ней. Пусть даже она была по происхождению черногоркой.

Ранним утром в три часа после полуночи, или на заре, они направились в Черногорию. День ранее погода была солнечной и спокойной. Отец рассчитывал, что такой будет и следующий день. Однако в горах никогда не можешь быть уверен, какая будет погода. Сначала шли пешком, а через несколько километров отец посадил уставшую беременную мать на коня. Шло время, и они все дальше удалялись от дома и приближались к горе Чакор. От нее до дедового дома – тринадцать километров, но дорога спускается вниз, и идти легче и быстрее. Трудно соориентироваться точно, но где-то за один километр до Чакора начал падать снег. Сначала небольшой, а потом все сильнее и сильнее. Было очень тяжело двигаться в таких условиях, но они продолжали идти. Отцу не было холодно идти рядом с конем, а у мамы, сидящей верхом, зубы стучали от холода.

Мой дед встретил их недалеко от дома и укрыл маму одеялом. Дед чувствовал муки, раздирающие душу моего отца, и не хотел провоцировать его разговором. Начали разговаривать, и мой дед попробовал воздействовать на его сознание. Но не мог объяснить, почему ему этого не удалось. Рассчитывал, что когда войдут в дом и присядут, чтобы отдохнуть, без проблем сумеет контролировать поступки отца и дать команды его сознанию. Дед не хотел его упрекать за этот приход и, чтобы не молчали, пока идут, начал спрашивать про дом, скот и остальные малозначимые вещи. Отец отвечал через силу. В конце пути дед спросил его:

«Сынок, что тебя так отравило? Почему отравляешь и свою, и душу своей семьи? Хочется мне, сынок, тебе помочь, из твоего сердца вытащить горечь и вылечить твою раненую душу».

Этот разговор начался за пару сотен метров от дома. Дед рассчитывал мягкими словами пробить броню его страдания. Только отец, переполненный горечью, не услышал его слов, а начал пререкаться. Слово за слово, и пререкания из-за грубости отца переросли в ссору. В ней дед не участвовал. Слушал его крики, и так дошли до дома.

Вышла баба, тетя и дядя, чтобы совместными усилиями попытаться промерзлое тело моей мамы спустить с коня и внести в дом. Дед все время был спокоен, пробуя успокоить отца, который, не переставая, кричал и обвинял каждого из них. Ни на мгновение не хотел обвинить самого себя.

В тот момент, когда маму сняли с коня, он вскочил на него. Дед схватился за поводья, не позволяя уехать. Рассчитывал, что, лишь войдут под крышу дома, ему удастся воздействовать на сознание отца и таким образом помочь. А если поможет один раз, знал он, сможет ему помочь окончательно выздороветь. Между тем отец дернул за поводья, конь прыгнул, а деду ничего не оставалось, как только отпустить его. Попытался направить свою волю на коня, только это не получилось из-за боли, которую почувствовал у своей племянницы. Отец отправился назад, хотя снега было уже до живота коня.

В доме все были растеряны. Мама была почти без сознания. Перемена температуры на ее так повлияла, что она едва дышала. Дед вошел и велел открыть все окна. Холодный воздух наполнил комнату. На печи уже грелась вода. Наполнили теплой водой несколько бутылок и поставили к маминому телу, покрытому несколькими одеялами. Приготовили бутылки с более теплой водой и каждые пятнадцать-двадцать минут меняли на все более теплые, пока комната наполнялась свежим горным воздухом. Таким образом, ей было легко дышать и не терять сознание. Только через два часа непрерывной борьбы за жизнь моя мама успокоилась и начала равномерно дышать. Заснула. Дед подогрел горячую воду для предстоящих родов. Борьба за ее жизнь продолжилась. Все знали, что он не говорит бессмысленных слов, но никто, кроме него, не знал, как тяжела будет борьба за то, чтобы мама выжила.

Через полчаса она проснулась от острой боли и закричала. Как внезапно боль появилась, так же внезапно исчезла. Через пятнадцать минут еще кричала сильнее и пронзительнее. Как будто кто-то вонзил нож в живот. Пронзительные боли были все чаще и чаще, а в конце она начала терять сознание. В тот момент дед сильно нажал на живот, и она пронзительно заверещала, и тут из ее промежности послышался детский плач. Дед перерезал пуповину. Опустили меня в импровизированную кроватку и опять все внимание переключили на маму. Никто не обращал внимания, и никому не мешало, что я плачу. Дед опустил руки на мою маму и изо всех сил трудился, чтобы помочь ей. Вероятно, ее мозг не мог больше выдержать напряжения, вызванного отлучением от детей, обвинениями, что она виновата в замужестве отцовых сестер.