Воронье сердце. Отбор по принуждению - Мария Бородина Страница 2

Дознаватель стражей королевской безопасности оказался мощным и страшным. Намного крупнее своих сотоварищей, и с куда более ледяным взором. Мамонт настоящий! Один его вид мог привести в священный ужас и бродягу, и отъявленного вора, и скромную активистку оппозиции. Ну, не зря же его на этот пост назначили.

— Значит, вы выражали протест против обряда стигмирования? — он обошел меня и встал точно позади. Прямо над душой.

— Против несвоевременного стигмирования, — поправила я, громыхнув наручными кандалами. — Этот унизительный обряд ведь запускают только тогда, когда один из супругов правящей двойки умирает. Но королевской чете закон не писан: лишь бы драгоценный принц не скучал.

— Выбирайте выражения, когда говорите о королевской семье, ибреса!

— Почему принц должен развлекаться за счет девушек, у которых большие планы на будущее и нет никакого желания удовлетворять его королевские потребности?! Только потому, что у него корона?!

— Я рекомендовал бы вам вести себя более сдержанно! — рявкнул дознаватель, да так голосисто, что я подскочила на лавке. Его мощная туша наконец-то выплыла в поле зрения, и огромная тень накрыла меня. Я вздрогнула, поймав его сердитый взгляд, и сжалась в комочек.

— Прошу прощения, — пролепетала едва слышно. — Но я остаюсь при своем.

— У вас, ибреса, может быть, и большие планы, — проговорил дознаватель с укором. — Дочь преуспевающего купца, которой никогда и ни в чем не отказывали, может желать только масштабных свершений.

— Свержений, — буркнула я. Хорошо, что дознаватель меня не услышал.

— Но девушки из семей бедняков, — продолжал он, — которые каждый день озабочены тем, чем бы перекусить, считают иначе. Для них обряд стигмирования — огромный праздник; шанс, который может изменить их судьбу. Вам ведь известно, что нынешняя королева происходит из простолюдинок?

— Мы говорим не о королеве, — оборвала я. — И уж, тем более, не о ее происхождении.

— Верно, — подметил дознаватель и подбоченился. — Вернемся к вам. Как вас угораздило напасть на королевского стража?

— Напасть?! Я просто отстреливалась, — процедила я, похоронив страх за дерзкой усмешкой. — Делаю я это, насколько вы знаете, качественно. А он прямо под стрелу попер, будто убиться вздумал!

— Не утверждаете ли вы, ибреса Крэтчен, что грани Солье решил вас подставить? — дознаватель склонился прямо надо мной. В его ледяном взгляде не просматривалось ни капли сочувствия. Иногда мне кажется, что король оживил стадо големов и послал их охранять порядок: настолько все его стражники одинаково-ледяные и одинаково-безжалостные.

— Это нужно у него спрашивать, — я надула губы. — Говорю за себя: не нужен мне ваш грани! Разве я похожа на самоубийцу?

— То есть, — дознаватель оперся на стол, и мощная тень нависла надо мной. Древесина опасно застонала. — Вы говорите, что целились в королевских стражей, но при этом не имели цели их подстрелить?

— Вы действительно не понимаете, что я говорю, или притворяетесь? — я начинала выходить из себя, но держалась. — Я стреляла в воздух! Так, как разрешено законом! Но стрела почему-то попала в этого… в гранна Солье.

— Не вы ли говорили, что никогда не промахиваетесь?

— На что это вы намекаете?

Дознаватель усмехнулся и почесал массивный подбородок. Короткие щетинки торчали из-под его кожи, делая его похожим на лесного кабана.

— Полагаю, не нужно вам объяснять, что теперь вы по закону считаетесь преступницей? Знаете, что за такое преступление при отягчающих обстоятельствах можно получить смертный приговор?

Я снова вздрогнула. Тревога подобралась ближе. Шутки шутками, а реальность куда страшнее, чем я думаю. Что же теперь делать?

— Но если вы расскажете все честно, — продолжил он, — то есть шанс скостить ваш срок до пятнадцати, а то и десяти лет заключения.

— Пятнадцать, десять… лет?! За то, что я просто промазала?! — я вскочила с лавки и тряхнула массивными цепями, что сковывали мои руки. — Да вы смеетесь, что ли? Это ведь целая жизнь! С чего ли тогда разрешаете отстреливаться на митингах?!

— Использовать оружие разрешается строго при условии, что никому из участников собрания, а тем более королевским стражам, не будет нанесен вред. И вы это прекрасно знали, когда брали с собой лук.

— Если бы я знала, я целилась бы ему в глаз!

— Значит, так, ибреса, — по леденящему тону дознавателя я поняла, что шутить он не намерен. — Если вы не хотите сотрудничать с нами сейчас, посидите-ка в камере, подумайте хорошенько. О своем решении завтра доложите. Поняли? И если…

Из коридора донесся шум и гомон голосов, и дознаватель проглотил окончание фразы. Подобрался к двери и высунулся наружу:

— Что за беготня?

— Мобилизация, грани, — отозвался кто-то снаружи. — Попытка прорыва Купола на западной линии!

Я жадно вслушивалась в голоса, но не смогла больше различить ни фразы. Попытка прорыва? Да неужели! Именно сейчас?..

— Вы поняли меня, ибреса Крэтчен?! — вывел меня из оцепенения грозный голос дознавателя.

— Я поняла только то, что Королевству выгодно засаживать активистов оппозиции.

— Ох, не нарывайтесь!

Дознаватель кивнул парочке стражей, что сидели у выхода. Молча, как два каменных валуна, они приблизились ко мне и подхватили под руки, отрывая от лавки.

— Эй, что это? — недоумевала я. — Меня даже домой на ночь не отпустят?

Крепкая хватка безмолвных служителей закона — или беззакония — подтверждала: не отпустят. Ни на ночь, ни на неделю, ни на час.

В камере царил холод и пахло подгнившим тряпьем. Вдоль каменных стен тянулись нары: восемь узких деревянных полос. Даже если уместишься на них чудом — непременно свалишься во сне. Закатный луч, прорывающийся сквозь узкое окошечко под потолком, делил темницу точно надвое.

В этом бедламе я оказалась четвертой. И едва увидела прожженные лица соседок, вести беседы о справедливости резко расхотелось. Здесь они точно не в первый раз очутились. И не во второй.

Дверь за спиной хлопнула, гася звуки коридора, и лязг засова снова напомнил, что это не сон. Не понарошку. Еще вчера я была избалованной купеческой дочерью с лучшими нарядами в округе, которой отчего-то не сиделось на месте. А теперь я никто.

Я откинулась на дверь и опустила веки. Три сокамерницы лениво вскинули на меня выцветшие взгляды: так, словно у них вошло в привычку встречать кого-то. Одна из них — невысокая и лохматая, с кривой ухмылкой и шрамом на щеке — тут же отделилась от кучки и, переваливаясь, как утка, поковыляла ко мне. Я лишь вяло дернулась, когда сухие, морщинистые пальцы стиснули мой подбородок.

— Как звать? — меня обдал кислый запах из ее рта.