Днем с огнем - Карина Вран Страница 2

Как обращались ко мне сверстники: "Андрей — похудей, Андрей — будь храбрей", — так и продолжали, да и в других определениях не стеснялись. Меня воспитали решать конфликты словом, миром, в крайнем случае игнорированием, потому постановка удара не повлияла на мои отношения с одноклассниками. Они считали меня тюфяком и зубрилой, я их — назойливыми мухами.

Что до лица — от родителей мне достался вполне себе "фэйс".

— За что шницелю такие глазищи с ресничищами? — помнится, незадолго до выпуска стенала, тыча в меня пальцем Лена из параллельного. — Тушь-удлинитель, три слоя — а у этого длиньше. И сам-то русый, откуда вот ему это?

Я тогда молчал, представляя, как на "длиньше" поджали бы губы ма и па, синхронно. Наследственность у меня хорошая, оба родителя выделялись породистой, правильной красотой. Как ма хороша на снимках в молодости — любая модель обзавидуется, куда там мослатой Ленке. И густые темные ресницы, и глаза янтарные мне достались от ма. Линия бровей — та от па, высокий лоб и подбородок с ямочкой — от него же. Фамильное сходство исключает подмену в роддоме, а в кого я удался телосложением — загадка. И да, мое к родителям обращение — не от манерности, а настойчивая просьба самих предков. Мне не сложно, им приятно.

Как-то до переезда мне попалась на глаза шкатулка, в ней ма хранила письма — многое мир потерял с уходом от чернильной переписки к цифровой! — от родителя. "А в глазах цвета осени искры юного пламени", — начиналось письмо. Я не стал читать дальше, это как подглядывать в окошко времени.

Так, думаю, представление тогдашнего Андрея Бельского можно считать состоявшимся. Можно, правда, повспоминать, как год работы в казино отразился на моем характере, но после бокса я новых ругательств не услышал, к оскорблениям со стороны игроков (о, они это любят!) меня подготовила школа, а что до прочего: главным для меня изменением стало появление друзей. Но про них я еще напишу, и не раз, а в то утро, завертевшее мою жизнь вечной огненной круговертью, я возвращался домой в одиночестве. Взял дополнительную ночь, а с другой ночной сменой внерабочее общение у меня было не глубже: "Привет всем! Пока всем".

Был июнь. Совсем раннее утро — шести еще не было — ночь с четверга на пятницу прошла "порожняком", меня и половину смены отправили по домам пораньше. Я топал пешочком по холодку. Маршрутки еще не ходили, а ловить частников, когда никуда не торопишься — ну их, лучше ноги размять. А что меня дернуло срезать дорогу, пройдя дворами да гаражами — этого я и за двадцать лет понять не смог. Я не хожу этим маршрутом, да что говорить, когда я с тротуара свернул, даже не был уверен, что пройду там насквозь.

Запах гари я почувствовал на подходе к гаражам (охраняемым, кстати, но где была тем утром охрана — тоже вопрос без ответа). И рванул бегом от него, к заправке. "Бензинчика прикупить, чтоб веселее горело", — хотелось бы пошутить, но причина была прозаичнее: к тому времени я не приобщился еще к прелестям мобильной связи, а на заправке находился ближайший доступный телефон. Набрать 101 я побежал.

Только вот не сложилось.

— По-кх-мо-кх-гите! — перемежая слоги кашлем, голосом перепуганного ребенка позвал меня пожар.

Я не герой. Никогда не мечтал примерить трико Супермена или плащ Бэтмена. От координат, в которых найдется место подвигу, я предпочел бы держаться подальше, потому как я у себя один, и у ма один. Добежать до заправки и тешить потом себя мыслью, что сделал хорошее дело — это на одном полюсе. Вышибать ногой ворота, из-за которых тянется дымище — на другом, том, что с полоумием рядышком. Особенно если ворота открываются наружу, а ручки сорваны. Поддевать раскаленную створку какой-то валявшейся под ногами фиговиной — из той же местности.

Меня осыпало искрами, обдало жаром и дымом, едва створка поддалась. Внутри были обрушенные стеллажи, разнообразный хлам на полу и багрово-рыжие языки пламени по дальней стене.

Мальчишка, позвавший на помощь, лежал почти у выхода, но сразу я его не заметил: пацана прилично засыпало какими-то обломками. Какими именно, разбираться был момент неподходящий, так что я просто начал откапывать его, так быстро, как мог.

— Ты встать сможешь? — успел спросить я прежде, чем с лязгом захлопнулась створка ворот.

Я ринулся к выходу, налег плечом на металл, но не тут-то было.

"Ма не переживет", — отстраненно и как-то даже равнодушно подумалось мне. "Ладно я, дурак, но пацану-то еще жить и жить…"

— ЖИВИ, СЛЕД! — проревело из резко раздувшегося пламени у дальней стены.

"Тише, незачем так орать", — не удивился я новому действующему лицу, точнее — голосу. Раньше я его не приметил, а на тот миг сколько бы нас в гараже ни было, всех спалит.

Отключаясь от дыма и жара, я успел увидеть, как в несущемся ко мне огненном безумии сверкает яркая молния.

"Звэр чтоб лютый похмэлуг нэ встрэчался тэбэ, друг", — первым, что я вспомнил, придя в себя, был излюбленный тост Иванидзе.

По паспорту мой коллега — Иванов Рустам, дитя любви русского папы и мамы из солнечной Грузии, а язык он коверкает только по особому поводу, нарочито.

"Похмелуга — она рыба. Как белуга", — всякий раз поправлял Иванидзе Окунев.

С Окуневым по вопросу рыб не спорят, поскольку он сам — Рыба.

"Что я с чем опять смешал, что меня настолько люто кроет?" — облизывая пересохшие губы, вяло соображал я. Перед глазами плыли красивые ало-оранжевые дымчатые круги.

Попытался подняться.

— Семен Ильич, тут этот очнулся! — взорвал "акустическую бомбу" в моей голове незнакомый голос.

К кругам (вроде как тающим) добавились острые позывы к избавлению от столовского ужина.

— Я вскоре подойду, — чинно отозвался другой голос, постарше и глуше. — Сережа, побеседуй пока сам с молодым человеком.

— Есть побеседовать! — дурнота потихоньку отступала, и я смог сфокусировать взгляд: на фоне закопченного гаражного ряда, зияющего черным нутром отсутствующих ворот, улыбался мне парнишка едва ли сильно старше меня с округлым лицом и ультракороткой стрижкой. Чуть ниже улыбки маячило раскрытое удостоверение.

— Милиция Санкт-Петербурга, младший лейтенант Крылов, — зрение ко мне вернулось, подтверждая, что в удостоверении написано то же самое. — Поручено побеседовать по инциденту.

Мой взгляд упал на лежащие на асфальте ворота, черные, как и внутренности гаража. Я вспомнил: запах, крик, засыпанного хламом пацана… Мчащееся на меня пламя. И молнию.

— Попить не найдется? — во рту будто наделал нехороших дел "звэр лютый".

— Найдется, — по-доброму кивнул милиционер. — Вы бы резко не вставали, вдруг сотрясение.

"Было бы что сотрясать", — невесело подумал я, вставая с асфальта. Перспективы у моего случайного геройства вырисовывались аховые: скорой помощи не видать, пожарной машины (вот уж что сложно не заметить) в месте очевидного, хоть и погасшего, пожара тоже нет, зато родная милиция тут как тут.