Пыль и пепел. Или рассказ из мира Между - Ярослав Гжендович Страница 2

Племянничка я усадил на пассажирское место посредством полицейского захвата, пригибая ему шею. Так делают, чтобы пассажир не стукнулся башкой о край крыши.

Временно он находился в безопасности.

- Покажи, где ты ранен, - приказал я. Родственник он или нет, только мне не хотелось, чтобы измазал мне обивку. – Может, хочешь в больницу?

Тот боролся с мышцами губ, лицо его как бы было парализовано.

- Это. Не. Моя. Кровь.

Четыре отдельных предложения. Во всяком случае, он не собирался сыграть в ящик до ирнр, как мы доедем до дома. Ну а в этой машине не он один кровоточил. Бывало и со мной. А потом ужасный бардак.

Провозглашение этих четырех слов, похоже, полностью отобрало у него силы. Зато приоткрыло какой-то клапан в мозгу, потому что свернулся в клубок и начал рыдать. Это хорошо. Плач – уже человеческая реакция. Сопровождает выход из шока. Вот если бы он вообще никак не реагировал, это бы означало, что внутри у него все кипит и варится, а вот это могло его совершенно приплющить.

Ехал я осторожно, потому что последнее, что мне было нужно, это полицейский алкомат. Вообще-то я был трезв, но вчерашние посиделки могли оставить какой-то след.

Глянул в бок. Мой племянник рыдал, спазмы колотили его лбом о пассажирскую панель. Из носа у него текли сопли.

Я вздохнул и закурил сигарету.

- Еще у одного короткое замыкание в башке, - буркнул я.

Перед домом я решил не парковать, а заехал прямиком в гараж. Сосед стоял перед своим домом с садовым шлангом и пытался затопить грядку с отцветшими портулаками. На мою машину он пялился настолько напряженно, как будто бы в средине был клуб с полуголыми девицами.

Из гаража можно было пройти вовнутрь дома. Очень удобно. Можно спокойно перетащить все то, что привез машиной, подальше от любопытствующих глаз пана Марчиняка. Даже если это твой племянник, превращенный в измазанную кровью тряпку.

Я снял с него окровавленную рубашку, измерил пульс, глянул в зрачки, осмотрел запястья и предплечья. Ничего, если не считать качественного шока.

Примененная мной терапия была стандартной: сотка крепкого спиртного, душ, новая одежда. Он поперхнулся коньяком, чуть не утонул в душевой кабине и никак не мог справиться со штанинами, но программу каким-то образом реализовал.

После этого я посадил его в кресле напротив камина, налил себе сливовицы и закурил. И вот уже был готов узнать, а вот что это я обеими ногами вступил.

Совершенно напрасно я приказал ему говорить по очереди. Если бы он рассказывал с конца, я, по крайней мере, узнал бы какие-то факты. Поначалу он вообще не знал, что ему говорить. Явно, всего этого было слишком много, и оно клубилось у него в голове, словно змеиное гнездо. А потом он начал сначала, то есть, угостил меня историей собственной женитьбы.

Следует признать, что утечки, известные моей матери, и которыми в мгновения милости она делилась со мной по телефону, были похожи на правду процентов где-то на пятнадцать.

Мало того, что я не семейный человек, так еще, что более паршиво, мне плевать на дела других людей. Это несколько сложно объяснить, но я не полный психопат. Просто я видел вещи, которые обычным людям трудно было бы даже понять, что уж говорить о том, чтобы в них поверить. Слишком они пугающие и окончательные, чтобы потом я еще мог морочить себе голову теми мелкими идиотизмами, которые вы считаете настоящей жизнью. И вижу я их с самого детства. Если хочу нормально заснуть, в кровать должен валиться или до бессознательности обессиленным, либо до смерти пьяным. Человек я одинокий. Вот попросту не могу воспринимать все эти "да как она могла мне такое сказать" или тем, кто чего ожидал, или насколько сильно подвел. Иногда мне хотелось иметь проблемы, как другие, но из этого ничего не получалось.

Я сидел, крутя в пальцах рюмку, пахнущую сливовыми садами из окрестностей Лонцка, и слушал смертельно нудную и банальную историю, точно такую же, каких полно в телевизоре, во всех иллюстрированных журналах и песнях на радио. Познакомились они в университете, она была чудесным, небесным существом, он же – диким нелюдимом, без счастья на женщин, он любил ее безумно, она его так... средненько, но, во всяком случае, в какой-то момент одарила его своими прелестями, так что у него в жизни имелась цель – сделать так, чтобы она его полюбила и была с ним счастлива, что ему через какое-то время, вроде как, и удалось, ну и так далее.

Видел я эту его избранницу. Раз в несколько лет моей матери удается, с помощью шантажа и интриг, которых не постыдился бы и Макиавелли, вынудить меня принять участие в сборном мероприятии всей этой банды ханжей, которую я называю семьей. При такой вот оказии я видел супругу моего несчастного племянника. И даже не уродливая, если кто любит филигранных блондиночек. Для меня она была похожа на какую-то певичку. Прямые волосы цвета соломы, тонкие черные брови, практически невидимые очки без оправы. И все было в порядке, пока она не открывала рот. Всегда ей нужно было иметь совершенно иное мнение, провозглашаемое тем несносным, полным превосходства тоном, который в рекламах вкладывают в уста Ответственным, Современным, Амбициозным Женщинам, Ведущим Активный Способ Жизни. Один черт, то ли ты сделал замечание относительно борща, погоды или омлета, ты сразу же слышал votum separatum, провозглашаемое госпожой Я Того Стою.

Но, все же, если ему верить, он ее любил, и для него не было наибольшего исполнения, чем удовлетворить ее. И, как это часто бывает, в конце концов ничего из этого не вышло. Ему не очень-то удалось об этом рассказать, потому что, скорее всего, он мало что понимал из того, что с ним стряслось.

Все это он рассказывал мне где-то с час и, похоже, остановиться не мог. История бесконечно предсказуемая, без какого-либо поворота действия, развивающаяся словно греческая трагедия. Так она скакала у него на шее сколько-то там лет, раз хотела того, другой раз – вон того, но никогда не была довольной. Похоже, у нее имелся именно такой патент на жизнь. Она собиралась быть кроликом, за которым он гнался бы до самой старости, а у нее за пазухой всегда бы имелось: "ты испортил мне жизнь" и "и что я в тебе увидала".

Поочередные этапы я мог бы досказывать и сам. Она требовала от него бабок; когда же он научился их зарабатывать, начала требовать детей. Когда те у нее уже появились, внезапно ей захотелось "выйти из этого дома, развеяться и узнать людей". И так по кругу. Хотела развиваться профессионально, и сразу же потом: "не могла выносить давления". Понятное дело, спать с ним перестала, была слишком уставшей и совершенно утратила интерес к "таким вещам", но, похоже, не до конца, поскольку было похоже на то, что начала спать с другими.

Павел сносил это долго, пока не сориентировался, что забрался в такие регионы, которые никогда в жизни посещать не желал, и никак не мог понять, откуда, черт подери, он тут взялся. Так оно уже и бывает. Существуют ссоры, которые остаются навсегда, и ситуации, которые все меняют, как выбор не того съезда на автостраде. Пришел день, когда мой племянник осознал, что вся его жизнь до самого этого момента пошла псу под хвост, и что следует это из системы, в соответствии с которой его союз функционирует, так что лучше не будет. Он взбунтовался и решил спасать то, что у него еще осталось. Деньги у него были, так что он снял квартиру, забрал какие-то личные вещи и начал жизнь изгнанника, спя на матрасе из Икеи, среди не распакованных ящиков с книгами и глядя сквозь чужое окно в маленькой комнате на чужую улицу. Он как-то не мог толком понять, как, собственно, до всего этого дошло, но факт оставался фактом. Зато чувствовал себя свободным. Был чудовищем, но он был свободен. Впервые за очень долгое время.