Лесная ведунья 3 - Елена Звездная Страница 2

И я сама не поняла, как кинулась из баньки в избу. Оббежала ее, замерла перед ступеньками, вспомнив, что у меня же тут пир пировать собрался народ честной, в смысле нечисть совестливая, быстро свой облик иллюзией сменила, да и сбежала в избенку, пока вампиры, оборотни и моровики на ведьму пафосную взирали, ожидая речи проникновенной.

Не дождались.

Едва я в избе оказалась, как растворилась ведьма иллюзорная все с тем же глубокомысленным видом.

— Ээээ, — раздался голос вождя Далака, — и выпьем за это!

Все выпили.

Я же дверь захлопнула, на засов закрыла, от всяких аспидов, к блюдцу серебряному кинулась, яблочко наливное по кругу пустила и с трудом вздох разочарованный подавила, когда засияло блюдце и показало мне мага. Да не того.

— Эм, добрый вечер, госпожа лесная ведунья, — вежливо произнес маг Данир.

И посмотрел на меня странно как-то. Тут я и вспомнила, что волосы у меня мокрые, не чесанные, сама в полотенце кутаюсь, а под рубахой мокрой давно дрожу вся.

— Я сейчас сообщу лорду Агнехрану, что вы появились! — торопливо воскликнул маг.

И исчез, только звук шагов быстрый раздался.

Ну я в мокром то сидеть и дожидаться не стала, споро блюдце к окну отвернула, сама к шкафу да и переодеваться быстрее, пока совсем не продрогла. И только рубашку сменила на сухую, раздалось из блюдца:

— Веся, луна, конечно, красивая, но ты лучше.

Улыбнулась невольно, платье надела, и пуговки застегивая к столу поспешила. Только села, да блюдце к себе развернула, смотрю — а охранябушка мой тоже только купался, видать. Волосы влажные, рубашку на ходу застегивает, прямо как я. Только странно застегивал — левый рукав был натянут и манжет наглухо застегнут, а воротник поправлял еще, и правый рукав не расправил даже.

— Вечер добрый, Весенька, — улыбнулся мне маг.

И зацвела я, как роза майская. И ведь знаю я, что не быть нам вместе, скорее как два берега реки, только смотреть друг на друга и можем, а все равно вот увидела его и сердцу так радостно.

— И тебе, — ответила вежливо. — Мылся ты смотрю, от чего позже не позвал?

— Ааа, это… — Агнехран волосы поправил по-мужски, всей пятерней, и словно только сейчас вспомнил, что мокрые. — Не запланировано вышло, прости.

Было бы еще что прощать.

— Спасибо, что время для меня нашел, — поблагодарила я.

Улыбнулся маг, да голову склонил. Только выглядело это не то чтобы учтиво, почему-то показалось, что он улыбку свою скрыть пытается. От чего же?

— Случилось что? — встревожилась я.

— Нет, что ты, — и охранябушка в глаза мне посмотрел, — все хорошо. Ты как?

Вопрос врасплох застал.

Ну да я пока гребень взяла, пока волосы расчесывать начала, и с ответом нашлась.

— Хорошо я.

— И где же это твое хорошо?! — вдруг как-то гневно вопросил Агнехран. — Под глазами тени черные, не спала видать опять вовсе. А в глазах страх вижу. Чего боишься?

Так я и сказала.

Споро гребнем волосы расчесала, на спину откинула, пусть сохнут, приманила к себе лист бумажный, да перо гусиное с чернильницей. В чернила обмакнула, и вежливо обратилась к магу со словами:

— А не составит ли труда, для уважаемого мага, поведать мне заклинание упокоения нежити?

А Агнехрана что-то где-то свалилось, а само он замер, пристально на меня глядя. Я на него гляжу невозмутимо невинным взглядом. И тут оказалось, что свалилось там у него не «что-то», а «кто-то», и не просто кто-то, а Данир. Маг молодой с трудом поднялся и неуверенно начал:

— Лорд Агнехран, а куда пла…

Не договорил.

Смело его волной магической, опосля и дверь в кабинет архимага с грохотом захлопнулась, а сам Агнехран ко мне подался и спросил недобро:

— А для чего это тебе, Весенька?

Подалась я к нему, в глаза синие вглядываясь и прошептала:

— А за надом.

И он ближе подался, да тоже прошептал:

— А за каким надом?

— За большим, — выдохнула в ответ.

Архимаг судорожно вздохнул, сел ровно, на меня глядит мрачно, губы сжаты, глаза темнеют. Красииивый. Опять без сурьмы вокруг глаз, без крема магического, волосы влажные не зачесаны, в низкий хвост не собраны, как у магов полагается, и от того такой красивый он, и родной, и… о чем, ты, Веся, думаешь, голова твоя бедовая!

И села я тоже ровно, на лист бумаги перед собой гляжу, а оттудова на меня клякса внушительная глядит весело… и когда только успела я кляксу поставить?!

— Весенька, — тихо маг позвал, — как объяснить тебе, что магия не самая безопасная вещь на свете этом?

Усмехнулась я невесело, да и напомнила:

— Маг, ты с ведьмой говоришь.

Опосля слов этих только взгляд на него подняла. Сидел охранябушка — плечи и спина ровные, выправка-то у него военная, а вот по взгляду видно, что словно ссутулился. И на меня смотрит, а в глазах боль да тревога.

— Что ты задумала? — прямо спросил.

Вздохнула, да и лукавить не стала:

— Ответ кроется в вопросе, Агнехран.

Улыбнулся, головой отрицательно покачал, да и сказал:

— Не думал никогда, что мое имя может звучать так…

Отвернулся, в окно у себя поглядел несколько секунд томительных, опосля снова в глаза мне взглянул, и произнес:

— Ты ведьма, Веся, ты пробудить нежить можешь, именно пробудить — но не упокоить. Нет у тебя силы такой, нет могильного холода, нет стальной решимости да ледяной беспощадности. Нет их у тебя, не на чем заклинание строить.

Помолчала и я, задумавшись, на бумагу перед собой поглядела, на кляксу вторую уже по счету, да вновь на мага взглянув, ответила:

— Вообще-то есть.

— Могильный холод? — догадался Агнехран.

Кивнула.

— Это ты так решила, потому что поутру чуть нежитью не стала? — поинтересовался иронично.

— Не только поутру, — возразила я. — И весь день я в себе этот холод ощущаю, а близ Гиблого яра и вовсе растет это ощущение. От того, смогу я…

— Нет, — пресек слова мои архимаг.

Вздохнул тяжело, головой покачал отрицательно, с меня взгляда не сводя, и пояснил:

— Четыре составляющих нужны, Веся. Четыре. Как четыре столба, что крышу держат, как четыре стены у гроба, как четыре стихии. А у тебя всего одна составляющая, одна из четырех.

И пока молчала я растерянно, продолжил:

— Ты силу над нежитью утратишь уже к утру, слишком много жизни в тебе, слишком много света — твоя магия скверну уже сейчас на корню давит, к рассвету от могильного холода в душе твоей ничего не останется. Но нежить могу упокоить я.