Полукровка - Тимур Туров Страница 2

Обладатель спортивного пиджака купил пачку «Холодка» в табачном ларьке, сунул освежающую белую таблетку в рот и, прыгая через три ступеньки, скрылся в подземном переходе. Через полминуты он возник на другой стороне улицы, чтобы затеряться среди москвичей, идущих к станции метро «Тульская».

Если во всем этом и было что-то необычное, то никто этого не заметил.

* * *

Ночью опять завывала сирена. Мерзко, на одной ноте. Словно кругом война и совсем рядом бомбежка. Володя спал плохо. Снилась всякая ерунда, а на грани сна и яви выло и выло. Потому, когда в семь утра заверещал будильник, встал сразу, но с больной головой.

Умылся и оделся на автопилоте. Пока чистил зубы и брился, в зеркале копировала каждое движение симпатичная, хоть и невыспавшаяся физиономия. Карие глаза, вьющиеся каштановые волосы, которым завидовали девчонки в университете, правильные черты лица. Стройная крепкая фигура, широкие плечи – несколько лет занятий спортом не прошли даром.

Поход в ванную комнату бодрости не прибавил. Утро вообще всегда было сонным и проходило «на автомате». Володя вставал в полудреме, одевался, собирался. Иногда выныривал из дремотного состояния за завтраком, когда папе или маме приходило в голову пообщаться с ним.

На кухне стоял пряный дух. Мама жарила яичницу с помидорами и луком. Помимо привычных ингредиентов она добавляла туда хитрую смесь приправ, отчего студенческое блюдо приобретало пикантный вкус.

Папа читал какую-то распечатку, усиленно размешивая в чашке сахар, который, наверное, давно растворился. Сколько Володя помнил, отец всегда садился за стол с пачкой исписанной или оттарабаненной на машинке бумаги. Позже эти пачки сменились принтерными распечатками. Только суть не менялась. Папа всегда сидел с карандашом над своей ли, чужой ли статьей, диссертацией, курсовой, дипломной или еще какой работой. Причем эта околоисторическая околонаучная писанина имела весьма взрывоопасный характер, она намертво разрушала связь папы с внешним миром.

– Доброе утро, – улыбнулась мама от плиты.

Папа не пошевелился, если не считать руки, скребущей ложечкой по донышку чашки.

– Доброе. – Володя сел к столу и принялся уминать заботливо подставленную яичницу. Сегодня завтрак проходил в тишине. Папа был занят, Володя пребывал в состоянии полудремы, а мама, видимо, решила не беспокоить обоих.

И вдруг отец оставил в покое ложку, бросил распечатку на стол и вбуравился пальцами в виски.

– Черт знает что такое! – проворчал он. – Одни кретины придумывают сложные темы, другие берут их в разработку для курсовой. А всплески маразма читает потом Игорь Анатольевич.

– Не сердись, Игорь Анатольевич, – подмигнул папе Володя. – Лучше кофе выпей, а то остынет.

Папа поглядел на него так, будто только теперь заметил присутствие сына на кухне. Осушил чашку и снова уткнулся в чужую курсовую.

* * *

Сборы были недолгими. Хотя по утрам Володе смертельно хотелось спать, дом он покидал всегда быстро. Десять минут на завтрак, три на то, чтобы побросать вещи, обуться и, накинув куртку, выскочить на лестницу.

В лифте воняло дешевым парфюмом. Видно, тут только что побывал кто-то из соседей мужского пола, надушившийся до невозможности. Морщась от убийственного запаха, Володя спустился на первый этаж и выскочил на улицу.

Возле подъезда Петрович возился со своим драндулетом. Сколько Володя себя помнил, Петрович всегда с ним возился среди кучи машин, раньше только отечественных, а потом и иномарок. Они ездили, разбивались, гнили, менялись на новые. Только у Петровича была все та же «копейка», которая навсегда, казалось, встала на прикол у подъезда. И старик вечно холил и лелеял свою «ласточку».

«Копейка» выглядела гладкой, свежей, чистой и ухоженной в любую погоду. В осеннюю слякоть она сверкала. Зимой с нее всегда был сметен снег, даже если он валил всю ночь и окрестные авто превращались в сугробы.

Место, где она стояла, словно застыло во времени и не менялось с последних дней советской империи. Петрович даже сигнализацию на нее поставил. Странную, самобытную и абсолютно ненужную, потому как среди «Шкод», «Хендаев», «Шевроле», «Пежо», «Фордов» и более серьезных иномарок угонять «копейку» решился бы только маразматик.

– Здрасьте, – сказал от подъезда Володя.

– Привет-привет, – не вылезая из-под капота, отозвался Петрович.

– Это ваш агрегат всю ночь завывал?

Володя подошел ближе. Петрович вынырнул на свет божий и протянул руку. В другой он держал промасленную тряпицу. Володя ответил на рукопожатие, поражаясь чистоте ладони. Когда только старик успел ее обтереть?

– Моя ласточка, – кивнул Петрович. – Она чуткая, если какой паразит сунется, сразу реагирует.

– Анекдот знаете? – улыбнулся Володя. – Это не потому сигнализация сработала, что в машину бутылкой кинули, а в машину бутылкой кинули потому, что сигнализация сработала.

Петрович вежливо гыгыкнул, хотя было видно, что шутка ему не понравилась.

– Вы бы настроили ее, что ли, – посоветовал Володя, чувствуя, что зря подшутил над стариком, явно тронул за больное. – А то и в самом деле кто-нибудь чем-нибудь кинет.

Петрович рассеянно улыбнулся и развел руками. Над капотом старой, простенькой, вылизанной до блеска советской машинки, стоявшей среди грязных иномарок, этот жест был особенно красноречив. Словно старик замер в растерянности над руинами светлого коммунистического дворца среди грязи хищно скалящегося капитализма.

Готовый кадр.

– Замри, – попросил Володя, теряя субординацию, скинул на асфальт с плеча сумку и расчехлил фотоаппарат.

Аппарат тихонько зажужжал. Палец тронул переключатель, запуская режим репортажной съемки. Кадр Володя поймал по наитию. Нажал на кнопку. Фотоаппарат принялся отщелкивать кадр за кадром.

Володя перехватил машинку, меняя ракурс. Взгляд упал на видоискатель. Припаркованная у подъезда «копейка». Петрович. Дальше через дорогу двор: детская площадка, окруженная газоном, и невысокие, чуть выше колена, металлические оградки, чтобы отрезать путь желающим поставить на газон свое авто. У одной из них стоял мужчина лет пятидесяти, крошил хлебный мякиш, подкармливая грязных бесхозных голубей, и беззастенчиво портил своим присутствием кадр.

– Сместитесь, пожалуйста, – не совсем внятно попросил Володя.

Но мужик понял и не споря отошел в сторону. Парень снова повернулся к Петровичу. Старик побледнел и странно косился на мужика с мякишем. Кадр был испорчен.

– Вы чего? – испугался за Петровича Володя.

Тот мотнул головой.

– Ничего, – улыбнулся вымученно. – Возраст.

Он промокнул выступившую на лбу испарину заляпанной маслом тряпочкой и поспешно, как показалось Володе, уткнулся в мотор.

Володя поглядел на птичьего кормильца, но того рядом уже не было. Ушел.