Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд Смерти. Полночь - Вера Камша Страница 2

— Чем вы руководствовались, когда брали именно эту вещь?

— Не могу объяснить… В сокровищнице казалось, что так надо.

Савиньяк внимательно посмотрел сперва на маску, потом на саму Луизу, и та, прежде чем поняла, что несет, брякнула:

— Вы похожи!

— В самом деле? — удивился граф… Дался же ей этот титул! — Мне кажется, вы мне льстите и даете повод оставить сей антик у себя. Значит, дороги к золоту Манлия вы не знаете?

— Выходцы не знают, — уточнила Луиза. — Они ходят от смерти к смерти и не запоминают людские названия.

— Я уже понял. Клад Манлия лежит рядом с «дурной смертью», а дурная смерть — это либо самоубийство, либо убийство с какой-то особенностью. Покидай Найтон, вы, кажется, заметили тень былого насилия?

— Да. Я потом расспросила соседей. Бывшие хозяева не хотели рассказывать, чтобы я не раздумала покупать дом. Тринадцать лет назад… Селина?! Что тебе нужно?

— Ты могла что-то забыть. — Сэль не удосужилась хотя бы вдеть приличные серьги. — Монсеньор, я не засыпаю, когда приходят выходцы…

— Рад вас видеть, сударыня. — Савиньяк вежливо встал, ожидая, когда примчавшаяся девица усядется рядом с мамашей, после чего вновь опустился на траву. Луиза сама не понимала, чего хочет от красавца маршала больше — безопасной учтивости или восхищения дочкиной красотой. Пожалуй, все-таки восхищения. — Вы можете дополнить рассказ вашей матушки?

— Я не знаю, что мама уже сказала.

Проэмперадор коротко повторил, и Луиза преисполнилась восхищения вместе со злостью: несносный граф не просто запомнил то, что казалось полным бредом, он разложил этот бред по баночкам и коробочкам не хуже аптекаря. На прелесть слушавшей его девушки истукан в перевязи обращал не больше внимания, чем его жеребец — на пейзаж. Селина была не лучше: раньше, говоря с посторонними мужчинами, она хотя бы краснела, что ей удивительно шло, но белокурого Проэмперадора дочка слушала, будто собиралась… продать ему репу.

— Я знаю, где искать золото, — изрекла, наконец, родная кровиночка. — В той часовне бросилась на нож знатная дама. И платье, как на портрете матери короля Лорио Слабого. Темно-красное с серебром.

— Лорио правил в конце круга Волн, — невозмутимо определил маршал. — О самоубийстве в доме Ноймаринен я не слышал, но это ни о чем не говорит.

Сэль вскинула головку. Совсем как бедняжка Айрис.

— Вы получили мамино письмо, но ничего не исправили! Зоя говорит, надо спешить.

— Куда? — спросил Савиньяк и, не дожидаясь ответа, добавил: — Я вынужден отменить распоряжение герцогини Георгии. Вы отправитесь со мной. Если появятся выходцы, постарайтесь убедить их нанести мне визит. Если это невозможно, приведите меня к ним.

— Сударь! — ахнула Луиза. — Что вы такое говорите?! Только то, что мне нужно переговорить с капитаном Гастаки или, в крайнем случае, с ее супругом. Напомните ему об унаре Лионеле и рисунках в трапезной, изображавших ментора Арамону на вертеле. Конечно, повод смехотворный, но душа вашего покойного мужа, сударыня, не в обиду будь сказано, величием не отличалась, а мелкие души лучше всего помнят мелкие обиды.

Луиза не могла не согласиться. Селина, наморщив лобик, о чем-то сосредоточенно размышляла. Маршал не торопил, он, в самом деле, собрался говорить с выходцами, только и Зоя, и Арнольд, причеши его хорек, будто сквозь землю провалились.

Порой ярость придает сил, но чаще делает глупее, а значит, уязвимей. Лионель отложил перо и предельно спокойно посмотрел на доставленного в маршальскую палатку Манрика. Свежий воздух и верховая езда шли бывшему тессорию на пользу: одутловатость пропала, весь он словно бы подтянулся. Рудольф выглядел заметно хуже. Потому что тушил и не мог потушить дом, который подожгли временщики.

Правда, паклю приготовил Сильвестр, с которого уже не спросить, так что спрашивай с себя. И за то ли пережившего свое, толи недожившего кардинала, и за оставленных без присмотра «фламинго»…

— Это невыносимо! — почти выкрикнул Манрик. — Вы хотели говорить, так говорите!..

— Что именно «невыносимо»? — Ярость, напоследок взвизгнув, смирилась и привычно пошла шагом.

— Этот ваш взгляд… Что вам от меня нужно?!

— Вы отлично знаете, что. Способный прокормить себя и армию Надор. В противном случае я бы вас не замедлил пристрелить. Садитесь.

— После… После такого приема?!

— Именно. К нам присоединились известная вам госпожа Арамона и ее дочь. В случае необходимости вы их увидите и услышите, но я предпочел бы обойтись без дам. Мне нужны ответы, Манрик. Вас с вашим сообщником не навещали выходцы?

— Нет! Если вы собрались надо мной издеваться…

— По вашей милости в Закат и, что в данном случае, видимо, важнее, в Рассвет отправилось достаточное количество человек. Они вас не тревожат?

— Нет!

— Жаль… — О выходцах, если только не уходят с ними, забывают. Обычные люди об обычных выходцах забывают. Значит, среди убитых в Олларии не нашлось никого бросившегося после смерти спасать пока ещё живых. Или не все так просто?

— Госпожа Арамона, оправдывая себя и своего родителя, скажет все, что вам понравится. — Манрик настолько опомнился, что принялся… понижать стоимость свидетельницы. — Когда я был кансилльером, эта дама стала моей шпионкой. Само собой, внебрачная дочь Креденьи отправилась в Багерлее за этой змеей Ариго, ведь ей самой ничего не грозило. Вы удивлены?

— Разве что вами. Неужели вы думали, что дама, оказавшаяся при дворе по прихоти Алвы, во-первых, будет глупа и, во-вторых, станет служить кому-то, кроме Ворона? Даже собственному отцу? Вы плохо разбираетесь не только в политике и войне, но и в женщинах. Это не оскорбление, это данность — будь иначе, после смерти Сильвестра вы вели бы себя умнее.

— Вам легко говорить!

— Несомненно. Как умерли герцог и герцогиня Придд? Моя мать в Олларии, так что получить ответ — дело времени.

— Герцогиня приняла яд.

Иными словами, ее отравили. Кто? Пошлите за Колиньяром.

Он глуп не до такой степени, чтобы травить узников прежде, чем будет получено признание.

— Я не имел в виду, что он это приказал, просто… Багерлее ведал обер-прокурор, я был слишком занят, чтобы вникать в следствие. Герцогине и ее старшему сыну показали, как проходит допрос с пристрастием, и дали ночь на размышление. Гром ведьму нашли мертвой, тюремщики, на первый взгляд, были вне подозрений. Колиньяр считал, что покойница сумела пронести яд с собой.

— А герцог?

— Перед… отъездом Колиньяр отдал приказ.

— Только Колиньяр?

— Я был вынужден с ним согласиться. Вывозить преступников бессмысленно, оставлять в живых — опасно. Когда комендант Багерлее не присоединился к обозу, у меня возникли подозрения в его честности…