Подкидыш - Филиппа Грегори Страница 2

Потом откуда-то из-за двери донеслось: «Входите!» – и сопровождавший Луку стражник, настежь распахнув дверь, с силой втолкнул его внутрь. Лука вошел и тут же замер с бешено бьющимся сердцем, ослепленный неожиданно ярким светом – в помещении горели по меньшей мере несколько дюжин восковых свечей. Дверь у него за спиной тихо закрылась, и он, проморгавшись, увидел, что прямо перед ним за столом сидит какой-то человек, склонив голову над ворохом исписанных листов.

Больше в помещении он никого не заметил. Человек за столом был в роскошном бархатном плаще темно-синего цвета, казавшегося почти черным; низко надвинутый капюшон полностью скрывал его лицо. Лука стоял как вкопанный и судорожно сглатывал, пытаясь подавить охвативший его страх. «Что бы ни случилось, – думал он, – я не стану униженно молить этих людей сохранить мне жизнь! Я постараюсь собрать все свое мужество и лицом к лицу встречу то, что меня здесь ожидает, даже самое страшное. Я не стану хныкать, точно девчонка, я не посрамлю ни себя, ни своего стойкого, мужественного отца!»

– Ты, конечно же, хочешь знать, почему ты здесь оказался, что это за место и кто я такой? – спокойно сказал человек, сидевший за столом. – Все это я тебе объясню. Но прежде ты должен дать мне подробный ответ на каждый из тех вопросов, которые я сейчас задам. Ясно?

Лука кивнул.

– Только ни в коем случае не лги. Здесь твоя жизнь буквально висит на волоске, а догадаться, какие именно ответы мне хотелось бы от тебя услышать, ты никак не можешь. Так что имей в виду: лучше отвечать правдиво. С твоей стороны было бы весьма глупо погибнуть из-за собственной лжи.

Лука попытался кивнуть, но не сумел, такая сильная его била дрожь.

– Тебя зовут Лука Веро, ты послушник монастыря Святого Ксаверия и был принят туда в возрасте одиннадцати лет, так? Три года назад ты стал сиротой, ибо родители твои умерли. Тебе тогда было четырнадцать, верно?

– Мои родители не умерли, а пропали, – возразил Лука и с трудом прокашлялся. – Они, возможно, и сейчас еще живы. Они были захвачены оттоманами [1]и проданы в рабство, но убитыми их никто не видел. И никто не знает, где они теперь. Но я надеюсь, что они все же остались в живых.

Инквизитор что-то быстро пометил на лежавшем перед ним листке. Лука следил за концом черного пера, быстро царапавшего по бумаге.

– Значит, ты все еще надеешься, – сказал инквизитор. – Надеешься, что твои родители живы и вернутся к тебе. – И слова эти прозвучали так, словно подобная надежда – либо величайшая глупость, либо полное безумие.

– Да, надеюсь.

– Ты был воспитан святыми братьями, ты поклялся в верности их ордену, и все же ты назвал подделкой – сперва в разговоре со своим духовником, а затем и с настоятелем монастыря – священную реликвию, которую они столь бережно хранят: ноготь распятого Христа.

В монотонном голосе инквизитора явственно звучало обвинение. Лука понимал, что это обвинение – в ереси, учитывая перечисление совершенных им проступков. И отлично знал, что единственное наказание за ересь – смерть.

– Я не имел намерения…

– Почему ты утверждал, что эта драгоценная реликвия – подделка?

Лука старался смотреть то на носки своих сапог, то на темный деревянный пол, то на тяжелый стол, то на оштукатуренные стены – куда угодно, только не в мрачное лицо того, кто тихим голосом задавал ему сейчас эти вопросы.

– Я обязательно попрошу у нашего настоятеля прощения и готов понести любое наказание, – сказал он. – Я вовсе не имел намерения высказывать еретические сомнения. Клянусь Господом, я не еретик. Я не хотел ничего плохого…

– Это мне судить, еретик ли ты. Я видел юношей и помоложе тебя, сделавших и сказавших куда меньше, чем ты, но и они потом на дыбе, рыдая, молили о снисхождении, когда с хрустом стали выворачиваться их суставы. Я не раз слышал, как взрослые мужи, куда умнее и лучше тебя, умоляли поскорее сжечь их на костре, ибо страстно мечтали о смерти как единственном избавлении от страшных мук.

Лука лишь покачал головой при мысли о святой инквизиции, способной решить его судьбу и вынести ему любой приговор именем Господа. И не осмелился вымолвить ни слова.

– Почему ты сказал, что реликвия – подделка? – повторил свой вопрос инквизитор.

– Я не хотел…

– Почему ты так сказал?

– В монастыре хранится кусочек Его ногтя, причем в длину он никак не меньше трех дюймов, а в ширину примерно четверть дюйма, – неохотно заговорил Лука. – Он достаточно велик, чтобы его можно было хорошо разглядеть, хотя теперь он оправлен в золотую раму, инкрустированную самоцветами. Но размеры его определить по-прежнему можно.

Инквизитор кивнул.

– И что же?

– В аббатстве Святого Петра тоже есть ноготь распятого Христа. И в аббатстве Святого Иосифа тоже. Я не раз ходил в монастырскую библиотеку, пытаясь выяснить, есть ли еще где-нибудь кусочки Его ногтей, и оказалось, что только в Италии их около четырех сотен, а во Франции еще больше; есть они и в Испании, и в Англии…

Инквизитор неприязненно молчал, явно ожидая продолжения.

– Я подсчитал примерную площадь этих кусочков, – несчастным тоном продолжал Лука. – И представил себе, какими должны были быть ногти, разломанные на столько кусков. Это же просто невозможно! Просто невозможно, чтобы столько реликвий было получено из ногтей одного распятого Христа. В Библии говорится: по одному ногтю с каждой руки и один с ноги. Значит, всего три. – Лука глянул в сумрачное лицо допрашивавшего его человека. – Это ведь не богохульство, ведь это написано в Библии. Нет, я не думаю, что это богохульство. А в Библии ясно сказано… И потом, если прибавить к этому количество ногтей, использованных при создании святого распятия – а их было четыре в центральной части, они поддерживают поперечную перекладину, – то получается всего семь. Всего семь ногтей. Пусть каждый ноготь был даже пять дюймов в длину. Тогда для создания святого распятия было использовано примерно тридцать пять дюймов ногтей. Но ведь имеются тысячи таких реликвий. Речь не о том, является ли подлинным каждый ноготь или его кусочек. Не мне об этом судить. Но я никак не могу смириться с очевидностью того, что этих ногтей слишком много для одного распятого.

Инквизитор по-прежнему не произносил ни слова.

– Это же просто числа, арифметика, – беспомощно пролепетал Лука. – Я пытался оперировать только числами. Я вообще очень часто о них думаю – они меня страшно интересуют.

– И ты взял на себя смелость решить этот вопрос с помощью чисел? Ты имел наглость утверждать, что по всему миру разбросано слишком много Его ногтей, чтобы все они были подлинными? Что далеко не все они действительно изъяты со святого распятия?