Крестоносец из будущего. Самозванец - Герман Романов Страница 2

Купленную весной на китайской барахолке леску он хранил на особый случай, но другой не было, и пришлось, хоть и с немалым сожалением, открывать яркую упаковку с непонятными иероглифами и нарисованной акулой на огромном крючке.

— Пся крев! — Толстая леска соскальзывала с катушки. — Матка Боска!

Этот набор из вычурных ругательств стал для него в последнее время заменой русского народного крепкого словца.

Варенька, с которой он с таким чаянием заново изучал немецкий, была полькой по происхождению. Бабка Магдалена, помнившая девочкой депортацию в Сибирь, до сих пор дома говорила только по-польски.

У Вареньки в разговорах тоже часто проскакивали польские слова. Особенно не любила бабка Магда занятия немецким языком, когда они с книгами рассаживались за круглым столом в единственной комнате небольшого дома.

— Иджь до пекла, Анджей! Да, да! Иди к черту! — Бабка в сердцах плевала и уходила за занавеску. — Погнали тебя из бурсы, даром что два года там по-пёсьи лаяться учился! Вот как стал Панове официером, так и добре! И сейчас какой ладный кавалер! А, Барбара?

Варенька неизменно стыдливо опускала глаза и краснела, а Андрей, машинально выговаривая польские слова, под столом брал ее тоненькую ладошку и крепко сжимал…

— Акулу я, конечно, не поймаю… — Андрей наконец справился с непослушной катушкой и приделывал грузило и крючок, благо банку с рыболовными снастями он всегда таскал с собой, — но тебя, — рыбина, словно издеваясь, плеснула недалеко от противоположного берега, — я вытяну! Порадую Анну, а то с пустыми руками она меня вообще на порог не пустит!

Понятно, что домой теперь, особенно после утренней ссоры, идти он не хотел, вот и сидел уже третий час на берегу. Припекало солнце, и Андрей расстегнул ветровку.

Одет он был стандартно для этих весьма глуховатых мест — разбитые кроссовки, мятое и грязное синее спортивное трико, порядком ветхая пятнистая камуфляжная зеленая куртка, прожженная во многих местах.

Вот только на голове, вместо какой-нибудь привычной для деревенского мужичка кепки или шапки, красовался краповый берет с дыркой на месте кокарды, а из-под ворота куртки выглядывала тельняшка в такую же багровую полоску.

Эти элементы военной униформы не совсем гармонировали с обычной одеждой деревенских, но очень соответствовали выражению его лица, которое на многих слабонервных гражданских людей производило неизгладимое впечатление: чуть прикрытый русыми волосами лоб пересекал коричневатый широкий рубец шрама.

Подобный рубец шел также от левого виска к центру подбородка, но проследить его окончание было делом трудным — мешала густая растительность, которую уже нельзя назвать щетиной, но еще рано именовать бородой.

Андрею можно было смело дать за полста годов на вид, хотя на самом деле он был моложе почти на десяток — больно его старили безобразные шрамы, обильная седина и борода.

Неприятное впечатление оставляли и его серые глаза — очень цепкие, холодные и колючие, с чуть плескавшейся темной водицей беспощадной жестокости и безумия.

Прежде, в той, старой жизни, Андрей Никитин был лихим воякой с майорским званием. Теперь же находился он в полной отставке — оформили на пенсию два года назад.

С ним эскулапы возились недолго — после многочисленных контузий и ранений он начал «шизовать», и врачи быстренько его выписали с инвалидной справкой, а начальство не менее быстро уволило на заслуженный отдых.

Однако не было бы счастья, но только несчастье помогло, если можно так сказать. Весной умерла бабушка и оставила ему свой дом в таежной сибирской деревушке. Андрей после оформления пенсии и получения всех нужных справок сразу переехал на новое место жительства.

Наследство оформили ему очень быстро, особенно после того, как он выбросил из окна кабинета чиновника, который весьма необдуманно потребовал взятку в две тысячи рублей за оформление бумаг.

Выйдя в очередной раз из психиатрической лечебницы, завсегдатаем пограничного отделения которой он стал, Андрей тут же получил на руки все необходимые бумаги и на машине местного РОВД, от греха подальше, поехал в свою деревню.

Личная жизнь также потихоньку устраивалась: сразу уж глянулась ему дородная соседка. Анна была, по определению классиков, кровь с молоком — красивая, статная, длинные темные волосы туго уложены на голове, сильные руки, гордая осанка.

Вначале он попросил соседку стирать ему и помогать с огородом — за плату, разумеется. Тысяча наших «деревянных» рублей составляли добрую половину заработка скромной продавщицы сельпо.

Понятно, что Анна скоро оказалась в его постели. Расчет с ее стороны был понятен: сорокалетняя баба с дочкой, оставшись одна вдовой, нашла в Андрее свое скромное женское счастье с невиданным по деревенским меркам роскошным благосостоянием — пенсией в пять тысяч рублей.

А то, что лицом не красавец, так это мало кого волновало: в деревнях вообще нормальные мужики в дефиците, тем более не пьющие.

Анна была ласкова, Татьяна, ее дочь, девица шестнадцати лет, относилась к нему с уважением. Вещи выстираны, дом полная чаша, в смысле борщи, пироги, разносолы, что еще нужно мужику, за свои двадцать лет армейской и ментовской жизни видевшему только казармы да окопы. Ведь после отчисления из института как пошел он на срочную, да так и остался в Краснознаменной рабоче-крестьянской, ну а потом…

Постепенно Андрей дозрел до мысли жениться, но поставил штамп в паспорте только тогда, когда жена сообщила об увеличении численного состава семьи.

Словно по мановению волшебной палочки, характер Анны диаметрально изменился после благословенного марша Мендельсона, как говорится, гладко стелет да жестко спать.

Особенно не жаловала жена его увлечения книгами, которые Андрей начал читать в последнее время запоем, поскольку в привычные, алкогольные, давно перестал уходить. Бросил пить, как в деревню переехал, словно отрезал.

Вот и ворчала теперь жена по любому поводу. Деда Ивана, принесшего вчера Андрею табаку-самосада на посев, во двор не пустила, он лишь сунул пакетик с семенами ему в руку да буркнул, мол, баба совсем казака под хомут загнала.

Вареньку же еще у околицы разглядела да такой ругани щедро отвесила, что та и к калитке подойти побоялась, так и убежала вся в слезах…

— Ну, ничего, — Андрей машинально похлопал по карманам в поисках сигарет, — родит ребенка, успокоится!

Сигарет больше не осталось, клев совсем прекратился, и Андрей уже решил сматывать снасти, как поплавок стремительно ушел под воду.

Дернув на себя, он сразу же подсек, но когда попытался вытянуть рыбину на берег, удилище согнулось дугой и потянуло его в реку. Андрей уперся, благо силушка была немереная.

Через секунду здоровый таймень, добрый метр длиной, выпрыгнул из воды и с грохотом ушел обратно — удилище снова чуть не вырвало из рук.

Это была мечта любого рыбака! Добыча, о которой всегда думают, а потом помнят всю оставшуюся жизнь.