Охота на Нострадамуса - Игорь Вардунас Страница 2

Ребенок устал, был одурманен хлороформом и смертельно напуган, но из последних сил хватался за жизнь, остервенело молотя окровавленными кулачками в стиснувшие со всех сторон, неоструганные доски самодельного гроба. В глазах плескался жестокий нечеловеческий ужас, лишавший остатков сознания и сводивший судорогой исцарапанные, липкие от крови пальцы.

— Господи… Боженька, если ты есть…

А вдруг это просто кошмар? Дурной сон, и она вот-вот проснется, как бывало миллионы раз. Она проснется. Стряхнет отголоски сна, и мама принесет ей стакан воды.

— Пожалуйста…

В спутанных волосах с изорванной лентой извивалась толстая противная гусеница, но девочка не могла повернуть головы или подтянуть руку. Звуки извне доносились все приглушеннее, словно в уши замученной пленнице забили беруши.

— Помогите! Кто-нибудь! — теряя силы, одними губами прошептала она.

Завтра день ведь долог,

И нужно отдыхать…

Последний ком дерна плюхнулся на деревянную крышку самодельного гроба, загораживая единственный проем между досок и заглушая короткий детский вскрик…

Через восемь лет в пятидесяти милях к северу от места захоронения девушка Кейт Либби вздрогнула и проснулась.

Нет хороших парней, нет плохих парней,

Оружие в руке плохого человека — плохая вещь.

Любое оружие в руке хорошего человека не навредит никому…

…кроме плохих людей.

Чарльстон Хестон

Чикаго, Иллинойс, 2001

Я не мог жить, не делая того, что мне нравится, дорогая. И я должен был быть готов умереть за это. Я трус. Знаю.

Мы все отстаивали надуманные идеалы, хуля бесчисленные пороки, которые сами же и порождали, а когда приходил черед уйти с поля, нам становилось глубоко наплевать, каким, собственно, становился исход той войны, на которой мы проливали кровь и обрели свой конец. Сколько убили с той стороны, а сколько с этой. Кто прав, кто виноват. Черные или белые. Война — это миф и самообман. Нерв. Электрическая петля на кадыке человечества. Тогда почему мы все еще здесь, ведь неужели нам больше некуда идти? Солдаты без фронта, душ и семьи. Что ждет каждого из нас, кто рано или поздно будет вынужден переступить черту, разделяющую жизнь на «до» и «после»?

Молния, которая расчертит небо и одним ударом отпустит грехи, перемешав их в пепел вместе с плотью.

Летнее небо за витриной кафе раскатисто заворчало.

Значит, все-таки будет гроза, — думал Дениел, глядя на громадную свинцовую тучу, неспешно наползавшую на крыши домов далеко на востоке. — Для общества бунт — вещь не менее полезная, чем гроза для природы, так, кажется, говорил Джефферсон… Видел бы ты, что стало с этим миром сейчас, старина.

Июль в этом году выдался на редкость дождливый. Природа словно ощущала неуловимые колебания, в нефизических сферах случившиеся в городе за последний месяц. Неужели это все из-за него, пока они его искали? А его искали, он в этом не сомневался. Но пока везло. Сказочно везло.

Все-таки линии вероятности — странная штука. Он давно заметил, что последовательность событий, на которые можно влиять, остается неизменной — за что уж не стоит беспокоиться, — а вот с погодой каждый раз все обстояло по-разному. А разве на нее никто и ничто не влияет? Или в этом мире действительно существуют и работают вещи, неподвластные человеческой воле и разуму? Почему здесь? В это время? Именно сегодня?

Время — как взмах крыла бабочки. Смазанный, неуловимый. Один-единственный, застывший в бесконечности. Он дожидается своего часа где-то внутри каждого из нас. Мы же продолжаем бежать, с легкомысленным упорством стачивая жизни подобно разноцветным мелкам, которыми выводят на асфальте, зажав беспечной детской рукой… Спотыкаемся, падаем, не успевая разглядеть в короткой, отпущенной нам суете самого главного.

Неплохо подмечено. Когда? Кем?

Дениел провел ладонью по небритой щеке. Почему здесь? Именно сегодня?

На вид ему было около сорока, не больше. Правильные, не лишенные привлекательности черты лица, тонкий нос, внимательные карие глаза, в уголках которых залегли глубокие сеточки тонких морщинок — явные отпечатки лишений и неспокойного образа жизни. Трехдневная щетина и не очень длинные, зачесанные назад светлые волосы, с легкой проседью на висках. В общем, на первый взгляд ничего сверхъестественного — типичный торговец подержанными авто или предприниматель средней руки, зашедший поутру выпить чашечку кофе. Вид задумчивый, даже немного грустный — наверняка вытурила какая-нибудь капризная юбка, и ночевал парень в придорожном мотеле. Милые бранятся, как говорится… Но по опрятному внешнему виду (пиджачная пара, чистая, хоть и мятая белая рубашка под расстегнутой курткой с заплатами на локтях) можно было допустить, что на данный момент дела более-менее пришли в норму и человек в кои-то веки шагнул на белую полосу. Но судить об этом было практически некому — в этот час в ресторанчике, помимо него, находились только хозяин да скучающая пожилая официантка, шуршавшая пластинками у музыкального автомата.

— Земля Палестины вскоре будет освобождена! Существование этого режима — постоянная угроза Ближнему Востоку, его существование унижает достоинство исламских наций…

Дениел отвернулся от бубнящего телевизора над электропечью, медленно подогревающей крутящиеся на проволочном садке круассаны. Отхлебнул остывающий кофе и посмотрел на улицу сквозь наклеенное с другой стороны витрины косое название гибрида кафе с пиццерией, в котором, по смелому заверению приписки ниже, подавали лучший яблочный пирог во всем штате. Улица как улица. Таких в Чикаго, да и по всей Америке, сотни и маленькая тележка. Четкие прямые линии, похожие, как братья-близнецы, копченные временем коробки домов с вертикальными зигзагами наружных лестниц, пришвартованных друг к другу веревками с колыхающимся на предгрозовом ветру цветастым застиранным бельем. Красные бородавки натыканных по углам пожарных гидрантов. Автобусная остановка, щедро закамуфлированная граффити — следами обитания разновозрастной ребятни, шумно пинающей мяч в закоулке с баскетбольным кольцом, под ритмы громыхающего отражающимися от стен высоток басами бумбокса. Группа ремонтников, перегородивших часть улицы как раз со стороны кафе, в котором ждал Дениел, суетящихся вокруг ямы, из которой зачерпывал огромным ковшом фыркающий гидравликой экскаватор. От соприкосновения ковша с почвой мелко вибрировал стол, звенели бокалы, подвешенные за ножки над стойкой. Шел мелкой рябью экран телевизора. Ритмично выстукивал отбойный молоток.

— Уверуйте, и он возьмет трубку! — кричал всклокоченный бородатый мужик у светофора, нацепивший порезанную коробку из-под холодильника, на которой с ошибками черным маркером было выведено «Грядет тот день, который тебе еще припомнят!». — Просто наберите номер и спросите — кто на проводе? И рекут вам — Иисус на проводе…