Красивая [= Красавица ] - Скотт Вестерфельд Страница 2

— Фу, какая гадость!

— Да брось, икра хороша с чем угодно.

Шэй набрала еще ложечку икры и, блаженно жмурясь, приняласьпережевывать крошечные рыбьи яйца. Она покрутила на пальце кольцо, зазвучаламузычка.

Тэлли отпила еще немного «Кровавой Мэри», и комнатаперестала кружиться. И на том спасибо. Шоколадные кексики оказались совсемнедурны на вкус. Покончив с ними, Тэлли приступила к тушеным овощам, потомсъела омлет и даже смогла заставить себя попробовать икру. За завтраком наТэлли всегда находил жор. Она словно наверстывала то, что упустила, пока жилаза пределами города. Плотный и разнообразный завтрак дарил ей ощущениеблагополучия, буря городских вкусов стирала из ее памяти те несколько месяцев,на протяжении которых она ела только жаркое и «СпагБол».

Музыка была какая-то новая, раньше не слышанная, и от неесердце Тэлли забилось увереннее.

— Спасибо, Шэй-ла. Ты просто спасла мне жизнь.

— На здоровье, Тэлли-ва.

— Кстати, а где ты была вчера ночью?

Шэй проказливо улыбнулась и ничего не ответила.

— Что? Новый парень?

Шэй, закатив глаза, покачала головой.

— Неужели опять пластика? — спросила Тэлли, и Шэйхихикнула. — Я угадала? Пирсинг, небось? Но ведь нельзя же это делатьчаще, чем раз в неделю! Что, так невтерпеж было?

— Да все нормально, Тэлли-ва. Я только самую капельку…

— А где?

На лице Шэй не было заметно никаких изменений. Может быть,пирсинг скрывается где-то под пижамой?

— Смотри лучше.

Шэй выразительно взмахнула длинными ресницами.

Тэлли наклонилась и всмотрелась в прекрасные глаза подруги —огромные, блестящие, украшенные драгоценным напылением, — и ее сердцезабилось еще чаще. Тэлли уже месяц жила в Нью-Красотауне, а ее до сих порприводили в восторг глаза красавцев и красоток — такие большие,доброжелательные, горящие неподдельным интересом. Громадные зрачки Шэй словнобы задушевно нашептывали: «Я очарована тобой, я ловлю каждое твое слово…»Казалось, для обладательницы этих глаз свет клином сошелся на Тэлли, и никого вцелом мире больше не существовало.

Особенно странно было ощущать эту магию именно в Шэй, ведьТэлли знала ее еще во времена до операции, когда они обе были уродками.

— Наклонись поближе, — сказала подруга.

Тэлли постаралась дышать ровнее — комната опять закружилась,хотя теперь это было скорее приятно. Тэлли жестом велела окнам увеличитьпрозрачность, и солнечный свет позволил ей увидеть то, что имела в виду Шэй.

— У-у, красотища!

На фоне изумрудной радужки ярче драгоценного напыления мягкопоблескивали двенадцать рубинов.

— Круто, правда? — улыбнулась Шэй.

— Ага. Погоди-ка… Те, что внизу и чуть слева, другие,да?

Тэлли прищурилась. Один камешек в том и в другом глазусловно бы мерцал, будто крошечная белая свечка в медных глубинах.

— Пять часов! — радостно объяснила Шэй. —Понимаешь?

Тэлли пару секунд вспоминала, как определяют время набольших башенных часах в центре города.

— Да, но… это же семь. Пять — это должно быть внизу, ноправее.

Шэй фыркнула.

— А мои часы ходят типа задом наперед, глупышка!По-правильному — это же та-акая скукотища!

Тэлли едва не прыснула со смеху.

— Постой. У тебя в глазах — драгоценные камешки. И онипоказывают время. И к тому же эти часики идут наоборот. Тебе не кажется, чтоэто все-таки малость чересчур, а, Шэй?

Тэлли сразу пожалела о сказанном. Лучистая улыбка Шэйугасла, глаза потухли, на лице отразилось неподдельное горе. Того и глядирасплачется (благо красоткам можно рыдать сколько влезет, не опасаясь, чтоглаза покраснеют или сопли потекут). Новые украшательства — тема деликатная,почти как новая прическа.

— Тебе они совсем-совсем не нравятся, — с мягкимупреком заявила Шэй.

— Да нет, что ты! Я же сказала: красотищанеобыкновенная!

— Правда?

— Клянусь. И очень круто, что часики идут наоборот.

Шэй снова заулыбалась, а Тэлли облегченно вздохнула. И какможно было такое ляпнуть? Это простительно, когда тебе только-только сделалиоперацию, но ведь Тэлли-то уже целый месяц ходила в красотках. Ну и растяпа!Отчебучь она сегодня вечером что-нибудь в таком духе, и, чего доброго,какой-нибудь «крим» проголосует против нее. А одного-единственного голосадостаточно, чтобы тебя не приняли.

А если Тэлли не примут в «кримы», она останется совсем одна.Это все равно что снова сбежать из города… Шэй задумчиво проговорила:

— Может быть, в честь моих новеньких глазок нам с тобойстоит нарядиться часовыми башнями?

Тэлли рассмеялась: неуклюжая попытка пошутить означала, чтоподруга простила ее. В конце концов они через многое прошли вместе.

— Ты говорила с Перисом и Фаусто?

Шэй кивнула.

— Они заявили, что нам всем надо нарядитьсяпреступниками. Идея у них уже есть, но они держат ее в секрете.

— Задаваки несчастные. Только и знают, что строят изсебя крутых плохих парней. Подумаешь, удирали из интернатов, пока были уродами,ну, может, раз-другой через реку тайком перебирались. Да они Дыма и близко ненюхали!

Тут песенка как раз закончилась, и последние словапрозвучали в неожиданно наступившей тишине. Тэлли лихорадочно пыталасьпридумать, что еще сказать, но разговор угас, как фейерверки в темном ночномнебе. А следующая песня что-то слишком долго не начиналась…

Наконец музыка снова зазвучала, и Тэлли с облегчениемпроговорила:

— Мы с тобой запросто сообразим, как нарядитьсяпреступницами, Шэй-ла. Такой преступной истории, как у нас с тобой, нет ни укого в городе.

Шэй и Тэлли битых два часа примеряли костюмы, пачкамивылетавшие из стенной ниши. Хотели было нарядиться разбойницами, но передумали,потому что в старинных фильмах разбойники совсем не походили на «кримов» и видимели весьма потрепанный. Пиратские костюмы подошли бы больше, но Шэй ни за чтоне желала закрывать черной повязкой один из своих обновленных глаз. Была идеяодеться охотниками, но охотникам полагались ружья, пусть и бутафорские, а этобыло совершенно исключено. Тэлли пришла мысль насчет знаменитых диктаторовпрошлого, но, как выяснилось, большинство из них были мужчинами и вдобавокничего не понимали в моде.

— А может, ржавниками нарядиться? — воскликнулаШэй. — В школе нам всегда говорили, что они были жутко гадкие.

— Да они от нас ничем особенно не отличались. Толькоуродливые были.