Полумертвые души. Соседи - Сергей Никшич Страница 2

Итак, кое-как дожевав вдруг ставшую жесткой колбаску, Павлик как можно незаметнее вышмыгнул из корчмы в сгустившуюся апрельскую ночь, в которой запахи весны все еще были настояны на холодном зимнем воздухе, и заспешил на берег, чтобы проверить, нет ли там случайно какой-то лодки. Но берег озера был пустынен, озеро зловещим глазом пялилось в космос, и на поверхности его не было видно ничего, кроме темных, поднятых холодным ветром волн, которые плавно набегали на песчаный берег в желтом свете ехидно выглядывающей из-за белесых туч луны. Сердце Павлика тревожно заныло – он единственный, кто осмелился прийти сюда, а тут ни лодчонки, ничего даже похожего на лодку. И тогда Павлика вдруг осенило – нужно бежать к плотнику, у него-то уж наверняка найдется или лодка, или байдарка, или еще что-нибудь. И с омерзением вдыхая вкусный, но холодный воздух (он любил закрыться на все засовы в жарко натопленной хате, чтобы спокойно, вкушая домашнюю стряпню, записывать в тетрадочке, что ему удалось стибрить или приобрести за неделю), Павлик заспешил к Мыколе, но когда он наконец достучался в массивные, как у замка, ворота и был наконец впущен в пахнувшую стружками мастерскую, то сразу же наткнулся на знакомую ему спину Тоскливца, который его опередил и теперь жалобно канючил тут о том, что ему нужна лодочка, а Мыкола клялся из всех сил, потому что глаза его по причине пятницы сковал мертвецкий сон, что лодок он и в глаза не видывал и тем более их не делал, потому как они здесь никому не нужны. Но Тоскливец не верил, а тут еще и Павлик вмешался в этот сумасшедший разговор, и тогда Мыкола, чтобы отделаться от навязчивых гостей, припомнил, что у него есть добротно сработанный гроб, не лодка, конечно, но все же… И точно – в углу мастерской стоял новехонький, еще не покрашенный сосновый гроб, и Тоскливец, что с ним случилось впервые в жизни, не считая, сунул в потную ладонь Мыколы пачку денег, а тот так же, не пересчитывая, взял – на самом деле он бы и даром им отдал, только они оставили бы его в покое, и он мог бы наконец завалиться спать, но Павлик стал кудахтать, что его не по справедливости обошли, и требовал, чтобы Тоскливей, взял его в долю, а тот вдруг перестал что-либо понимать и только спрашивал у Павлика: «В какую?» и «Что такое доля?». Разозлить Павлика было довольно трудно, он был из тех, в ком гнев накапливается неделями и даже месяцами и только потом прорывается, как поток лавы, но тут его клад уходил из-под его носа и, что самое обидное, Тоскливец, раздобывший единственное в эту ночь плавсредство на все село, при этом еще над ним и потешался. Но тут Мыкола сжалился над ним и предложил продать крышку, которая хотя и не каноэ, но все же… И Павлик схватился за эту идею и тут же откупил крышку, а Мыкола снарядил своих шустрых мальчиков помочь им отнести все это хозяйство на берег – спросонок он никак не мог взять в толк, что это за бесовские гонки решили устроить в озере богобоязненные в дневное время односельчане. А те совершенно не спешили его просветить и, как только оказались на берегу, сразу же отпустили сыновей Мыколы и каждый столкнул на воду свое сокровище, улегся в нем и стал пробовать грести ладонями. И только оказавшись в нескольких метрах от берега, они сообразили, что совершенно забыли про весла, потому что одежда их тут же промокла до самых плеч, руки норовила свести отвратительная судорога, а возврата, по крайней мере к тому берегу, от которого они отплыли, уже не было, потому что поднявшийся ветер подхватил их и понес на самую середину грозного озера. Мутные, холодные волны били по их утлым суденышкам, норовя их перевернуть, луна предательски спряталась за облаками, и кромешный мрак и промозглый холод окончательно протрезвили их, и они поняли, в какую историю попали. Но тут одинокий луч прорезал ночное небо, ветер затих и на самой середине озера, медленно и торжественно, словно он тщательно прорепетировал свое появление, показался из-под воды крошечный, но зато совершенно желтый островок. И тогда соперники-загребли по направлению к нему изо всех сил и более не обращали внимания на холодную воду, потому что стало понятно, что вещество, которое искрится и желтеет в лунном свете, как раз то самое, которого им так недостает. Надо отметить, что Павлик был в положении более выгодном, потому что мог в своем плавсредстве лежать и, свесив руки за борт, изображать ими лопасти или колесо, как у первых пароходов, в то время как Тоскливцу приходилось сидеть и тянуться руками к холодной воде, что было ему крайне неудобно. Тоскливец, понимая, что проигрывает, приналег изо всех сил, и берег зашелся в приветственном крике – вся корчма, против ожиданий, вывалила на берег, чтобы проверить, действительно ли там, в озере, покажется клад, но сначала сообщество от страха чуть не отдало Богу душу, когда на поверхности темной воды вместо сундука с червонцами они разглядели лишь два гроба, плавно отдаляющиеся от берега, но тут луна вдруг вынырнула из-за туч и тогда стало понятно, что в одном из них сидит Тоскливец и отчаянно гребет к тому острову, что медленно, но все явственней проступает из-под воды, но и тот, кто лежит во второй его половине, тоже не теряет времени зря. Первым мягкого берега новоявленного Эльдорадо коснулась «лодка» Тоскливца, и тот выскочил из нее и принялся лихорадочно загребать желтый мягкий металл и швырять его в свое утлое суденышко, нисколько не заботясь о том, сколько места останется в нем для него самого. А тут и Павлик доплыл наконец до своей цели. Правда, его лодчонка была совсем мелкая, но и он решил не отставать от конкурента и принялся швырять в нее золото пригоршнями и до того дошвырялся, что она с жалобным всхлипом отправилась на дно. И Павлуша тогда кинулся в гроб Тоскливца, чтобы хоть как-то добраться до берега, пока соперник мечется по острову в поисках брильянтов – золото тому быстро надоело. «Старайся там, старайся, – говорили сидевшие на берегу мужики, – все равно отберем, оно ведь общее, всем принадлежит, потому как и озеро – общее». Но Тоскливец, к счастью для него, еще не знал, что сокровищу его угрожает опасность, и метался по островку, надеясь, что ему удастся обнаружить хотя бы парочку брильянтов или изумрудов, – чертяка совершенно застлал ему и Павлуше разум желтым металлом, и они слабо соображали, что, собственно, происходит. Но тут внутренний голос подсказал Тоскливцу, что он в беде, и он ринулся в сторону гроба, но обнаружил лишь глубокий след на берегу – Павлик догрузил его почти до верху и теперь торжествующе удалялся в сторону темного берега, а остров вдруг стал так же плавно, как и появился, погружаться в темные глубины озера. «Мамочка!» – испустил Тоскливец отчаянный вопль и, переборов в себе отвращение ко всему холодному, бросился в воду и кролем устремился к своему плавсредству, и уже через несколько минут его заиндевевшие руки вцепились в борт мертвой хваткой.

– Вылазь! – грозно скомандовал Павлику Тоскливец. – Это моя лодка. Я ее купил.

– Во-первых, не лодка, – философски ответствовал ему Павлик, чтобы потянуть время (он надеялся, что руки Тоскливца сведет судорога и он тогда сам по себе уйдет на дно), – а…

Впрочем, продолжить свою тираду Павлику не удалось, потому что Тоскливцу, наученному горьким опытом проживания с Кларой под одной крышей, было прекрасно известно, что побеждает тот, кто действует, а не разглагольствует, и он, поднатужившись, подтянулся и безжалостно вцепился в шевелюру Павлика, чтобы выбросить того за борт, как мусор. Павлик мычал и стонал, и на каком-то этапе Тоскливцу даже стало казаться, что карта его бита и что Павлику, видать, все ни по чем, но потом все же Павлик не выдержал и с воплем, как птенец из гнезда, выпал из не принадлежавшего ему гроба в ледяную воду. Но и Тоскливцу не удалось влезть в законно принадлежащее ему плавсредство, потому что Павлик присосался к Тоскливцу сзади, как клещ, и как тот не отталкивал его от своих сокровищ, Павлик все равно не отставал, да еще старался насесть на Тоскливца сверху, чтобы тот ушел под воду на веки вечные.