Легенда об Ураульфе, или Три части Белого - Марина Аромштам Страница 2

Пленник не смог заплатить. Он сказал своему спасителю: извини! У меня была одна вещь. Белое на золотом. Я отдал ее мальчику. Мальчик пошел за ножом — чтобы разрезать путы. Но не вернулся. Не смог. Что-то ему помешало.

Ничего! Теперь все в порядке, и я на него не сержусь. Я улетаю домой.

А белое на золотом пусть оставит себе на память.

В горле у Валя вдруг запершило. Он сильнее сжал амулет и размазал грязь по щекам.

* * *

— Эй, парень! Что ты здесь делаешь? Ты кто, древоруб?

Валь снова покрылся потом: что это за человек?

— Древорубам сюда нельзя. Не знаешь, чьи это земли?

У Валя екнуло сердце: это охотник, точно. С первого взгляда понял, что Валь — древоруб.

Близко послышались голоса и ржание лошадей.

— Слушай-ка, парень! — Всадник двинулся в сторону Валя.

Тот подпрыгнул от страха, как кролик; ничего не соображая, закинул топор в кусты и бросился наутек. Но убежать не смог: какое-то вредное дерево (Дерево! Снова — дерево!) подставило ему корень. Он споткнулся, проехался по земле, расцарапал колени, а потом откатился с дороги и затаился в кустах. Сердце Валя, как дятел, стучало на всю округу.

Встречный за ним не погнался, а развернул коня, перекрывая тропу. На поляну со свистом и гоготом выехали охотники.

— Ду-у-ухи! Кто здесь гуляет! — На лице у главного отразилось притворное удивление.

Остальные тут же включились в игру:

— Крыса из городских.

— Крысам нечего делать в Лесу.

— Их место — на уличных свалках.

Главный с той же притворной строгостью возразил остальным:

— Ну, зачем же так сразу — крыса! Это, ребята, Листвинус. Вы про него не слыхали?

— Это который лекарь? Он еще в прошлом году заштопал бок Белорылю?

— И лечил Лисогонову бабу. Так это, что ли, тот самый? Он не берет плату шкурами.

— Тот самый, тот самый. Не иначе, ищет травки-муравки. Важ, ты чуток опоздал. Тут уже все собрали. — Главный лукаво подмигнул остальным (те расплылись в улыбках) и кивком головы указал на вытоптанную траву.

— Трава забрызгана кровью. Охотники развлекались. И, как всегда, жестоко. — Тот, кого назвали Листвинусом, говорил спокойно и без всякого трепета.

— Ребята! А лекарь-то кое-что смыслит! Отличает кровь от водички. Да ты не волнуйся, важ. Мы тут знаешь кого подстрелили? Летающего кабана! — Охотники загоготали.

— Брось кривляться, Скулон. Кабаны по деревьям не лазают.

— Я ж говорю, ребята! Лекаря не проведешь. Мама его научила, что кабаны не летают!

Охотники снова загоготали. Лекарь нахмурился:

— Кто это был? Древоруб?

— Древоруба жалеешь? — Скулон перестал смеяться и с прищуром смотрел на лекаря. — Листвинус, три смены светил, как началась война. Древорубы — наши враги. И надо бы знать: ты на чьей стороне?

Слова звучали с угрозой.

— На стороне Закона.

— Ребята, слыхали? Листвинус на стороне Закона. По-моему, он шутник.

— Пусть травит байки в трактире.

— У него слишком много зубов. Вот он и веселится.

Листвинус выпрямился в седле:

— Скулон! Твои шавки растявкались. А лучше им заткнуться. Когда у кого-то из вас треснет ребро на охоте или сведет кишки, вы приползете ко мне. И я тогда буду решать, оставлять вас в живых или нет.

Охотники приумолкли. Лошади громко дышали, фыркали и топтались. Тот, что ехал за главным, не выдержал:

— Ладно, ребята! Трогай! Мелкие Духи с ним, с лекарем. Я его тоже знаю. У него Моховник в приятелях. А Моховник — проверенный парень. У нас еще дел по горло. Древорубы, поди, заждались.

— Слышал, лекарь? — Скулон ухмыльнулся. — Скоро будешь чинить древорубов. Ты башку пришивать умеешь?

Охотники, сквернословя и задирая друг друга, наконец ускакали.

— Эй, парень! А ну, вылезай. Слышал, что здесь происходит? Дуй отсюда скорее.

Валь не заставил себя уговаривать.

* * *

— Где топор?

От ярости отец побагровел.

— Я… Я его потерял… Мне пришлось его бросить.

— Ты бросил в Лесу мой топор?

— Там оказались охотники. Они бы меня опознали.

— Какие еще охотники? Где ты бродил, ушранец?

— Подожди, подожди, Подкорник…

За спиной Подкорника вырос сосед, Корчебранец. Валю стало не по себе: Корчебранец его недолюбливал (или его отца). Он только и знал, что нашептывал Подкорнику про дупло: пора исправить мальчишку! Валь его очень боялся.

— Что-то странное тут, Подкорник. Твой сын отправился в Лес — туда, где ходят охотники? Без твоего разрешения? Уже три смены светил, как нам объявили войну! — Корчебранец повысил голос, привлекая внимание, и наклонился к Валю: — А ну, отвечай! Где ты был до прошлой смены светил? В угодьях охотников?

Валь молчал и только сильнее втягивал голову в плечи. Вокруг уже столпились другие соседи. Подбодренный их интересом, Корчебранец не отступал:

— Я так и не понял: был?

Мальчишка слабо кивнул.

— Тебе назначали встречу? Ты с кем-нибудь виделся? С кем-нибудь незнакомым? Кого не знаю ни я, ни отец, ни другие? — Корчебранец прищурился с проницательным видом.

— Да. То есть, нет. Я хотел… Там был один человек. Он попросил помочь…

— Он тебе заплатил? Только посмей отпираться.

Валь открыл было рот — но не издал ни звука, как рыба на берегу.

Корчебранец кивнул: он и не сомневался! Этот мальчишка глуп, ни к чему не пригоден, но за мышиный хвостик отца родного продаст. Хотя Подкорник вряд ли захочет это признать.

— Значит, он тебе заплатил. Чтобы ты оказал ему помощь. Подкорник, не отрицай: твой сын — плохой древоруб. Кое-кому из охотников это, наверно, известно. Если его решили использовать как шпиона, я бы не удивился.

Отец смутился: слова соседа были ему неприятны. Валь, конечно, ушранец. И потерял топор. Но шпионить? Нет, это слишком. А Корчебранец — хитрец. Спит и видит во сне, как насолить Подкорнику. Хочет вместо него стать председателем гильдии. Надорвешься, сосед, от усилий! Пузо будет болеть! Подкорник уже забыл, что сердился на сына:

— Мальчишка еще слишком мал. Может, он туповат, но безвреден. Если забрел к охотникам, то без всякого умысла. Его, небось, не заметили… Не узнали, что он древоруб. Он же бросил топор…

— Я не знал, что война… — Валь наконец просипел что-то в свое оправдание.

Корчебранец насупился: Подкорник не уступал. Соседи с любопытством следили за поединком. Казалось, у Корчебранца больше нет доказательств. Но он продолжал настаивать: