Ричард Длинные Руки - оверлорд - Гай Юлий Орловский Страница 2

Я склонился к ее руке, мои губы коснулись нежной кожи, и сладкая боль пронзила все тело. Ну почему не бросить все, не поехать с ней, не зажить в покое и довольстве, в счастливой любви, как поступил бы любой нормальный мужчина?

Ее пальцы затрепетали, я длил мгновение, прижимаясь губами. Она с огромным трудом, преодолевая себя в каждый миг, медленно убрала руку. Я чувствовал, чего это ей стоило, и устыдился своей слабости. Маленькая женщина отчаянно сражается за свое «я», а я, мужчина, поддался простейшим чувствам, которые, поднявшись на ступеньку одухотворенности и возвышенности, называются уже не так, как назывались, а уже любовью.

Я отступил на шаг, снова поклонился, учтиво и деревянно, ломая себя для каждого движения. Леди Беатриса отвернулась, я смотрел, как поднимается без прежней легкости, каждая ступенька дается с великим трудом, хрупкая женщина борется со своим инстинктом, требующим спрятаться за широкой мужской спиной или юркнуть к нему в нагрудный карман и устроиться там в уюте, подогнув лапки и сладко посапывая, чтобы выглядывать лишь время от времени в ожидании, когда супруг и повелитель почешет пальцем спинку.

Наши взгляды встретились в последний раз, когда она уже села и протянула руку, чтобы закрыть дверцу. Миг длился вечность, мы оба понимаем, ради чего приносим в жертву любовь, обоих это наполняет гордостью и… горькой печалью потери.

Рыцари стоят в молчании, никто не шевельнется. Всяк понимает, что поступать так, как поступаю я, – удел паладинов, но не простых рыцарей. Даже понять паладина бывает трудно, а уж принять сердцем – нормальному мужчине практически невозможно. Только в песне можно упомянуть то или иное деяние паладина, но для песни человек и сам подтягивается, настраивается на Высокое, тогда лишь поступок паладина становится понятен и даже близок.

Но песня заканчивается, и чудесное обрывается. Все понимают, что Высокое – это Высокое, а жизнь – это вот то, что происходит с нами ежедневно. Только паладины могут в Высоком всю жизнь или хотя бы долго, а простой рыцарь если даже раз в жизни испытает этот миг высокости – то все его дальнейшее существование озарено этим мигом чистоты и святости.

Повозка проехала под острыми зубьями железной решетки, за нею скрылся из виду и десяток воинов арьергарда. Я тяжело вздохнул, вот и еще одна потеря, повернулся к своим молчаливым рыцарям. Одни отводят взоры, другие преданно смотрят в глаза. На их лицах читается, что пойдут за мной куда скажу, или даже по моему слову, куда бы я ни велел.

– Спасибо, – выдохнул я. – Спасибо… за понимание. А теперь займемся обустройством. Нам здесь зимовать… надо приготовиться.

– Вопреки видимости, – проговорил барон Альбрехт негромко, – именно зима – пора надежды. Мужайтесь, сэр Ричард!

– Зима – лучшая пора, – безапелляционно заявил сэр Растер. – Только зимою, сидя у печки, сочиняются лучшие майские песни.

– Спасибо, – повторил я. – Если что, я у себя. Поднимаясь по лестнице, я чувствовал на спине сочувствующие, хоть и малость недопонимающие взгляды.

Вслед отъехавшей леди Беатрисе ударили морозы. Барон Альбрехт посмотрел на мое лицо и поспешно заверил, что лично распорядился насчет того, чтобы снабдить ее теплыми одеждами. Он здешнюю погоду знает, снега не будет еще девять дней.

– А сколько до Скворре? – спросил я.

– Земля подмерзла, – напомнил он, – а это значит, повозка сама побежит!

– За десять дней будет там?

– За неделю, – уточнил он. – Если колесо сломается, то с ней какой эскорт, вспомните! А пару колес, кстати, я сам положил в запас. Новеньких!

– Спасибо, барон.

– Это и в моих интересах, – напомнил он, хмурясь, словно моя благодарность неуместна.

В самом деле, мелькнула виноватая мысль, благодарю, как чужого. А он уже свой, даже зимовать остался, хотя у него есть свое прекрасное имение, свой замок и свои земли. И явно получше обустроенные, чем это убожество.

– Вы все замечаете, – сказал я, – как вам только и удается? А я все еще растяпа.

Он сдержанно улыбнулся.

– Вы – стратег. А я тактик.

– Мне повезло с вами, – сказал я искренне. Он отмахнулся, сказал деловито:

– В Скворре леди Беатриса будет в полнейшей безопасности. Зимой из-за снегов ни один лорд не выведет войска за ворота. Я еще не знаю случая, чтобы после первого снега велись какие-то военные действия.

В тот же день я разрешил воинственному сэру Растеру собрать практически всех свободных рыцарей и воинов в единый отряд. Уже почти все вассалы барона Эстергазэ прислали гонцов с заверением, что ничего не имеют против смены сюзерена, только один могущественный и удаленный сеньор отказался принести оммаж.

Сэр Растер клятвенно заверял, что успеет сбить ему рога до снега, я сомневался, но отпустил. Пусть тешат дурь на просторе, чем от избытка силы и по пьяни начнут разносить замок.

Промерзшая земля еще гремела под ударами копыт тяжелых рыцарских коней, как с другой стороны показался отряд в десяток тяжеловооруженных всадников. Доспехи блестят, рыцари в дорогих одеждах, на кончиках поднятых остриями к небу копий реют красные флажки, а кони укрыты цветными попонами.

Их пропустили по мосту и через ворота, а когда я слез со стены и вошел в донжон, все прибывшие были уже там. Восьмеро рыцарей стоят плотной группкой и чуть ли не в воинском строю, посматривают с угрюмой настороженностью. Впереди в полных воинских доспехах отменной выделки двое рослых мужчин в шлемах с поднятыми забралами.

Я пошел медленным шагом всевластного лорда, приходится себе напоминать, что я он и есть, остановился перед прибывшими, глядя на них с державностью гроссграфа.

Барон Альбрехт сказал громко:

– Сэр Ричард, к вам граф Колдуин и барон Спеос. Имена знакомые, я порылся в памяти, зловеще ухмыльнулся.

– Как же, как же! Знаю, слыхал. И что они хотят?

Рыцари смотрят молча, лица каменные. Альбрехт ответил с подъемом, чтобы слышали и в самых дальних углах зала и даже на кухне:

– Это благородные рыцари, хозяева своих земель и угодий, у каждого под рукой есть баннерные рыцари и множество безщитовых… они хотят принести вам клятву верности, сэр Ричард!

Последние слова он почти выкрикнул, а мои рыцари одобрительно зашумели. Когда стая увеличивается, это всегда хорошо.

Я оглядел обоих, смотрят выжидающе, проронил задумчиво:

– Когда я был распят в пыточном застенке барона Эстергазэ… некие вассалы Эстергазэ настойчиво требовали, чтобы меня смерти предали немедленно…

В зале стало тихо, только сэр Митчел недовольно хрюкнул и сдвинул брови с такой мощью, что послышался грохот. Барон Альбрехт посмотрел на меня, на ожидающих моего решения рыцарей.

– Сэр Ричард, поясните…

– Охотно, – сказал я. – Они говорили, что отпускать меня опасно. Никакой выкуп того не стоит, чтобы оставлять такого противника в живых.