Рыжая Соня и Осенняя Луна - Энтони Варенберг Страница 2

Зато потом она первой подошла к Гларии… хотя на самом деле первым был самый жуткий из ее волкодавов, черный как смерть Гай. При его появлении невольно бледнели и замирали на месте даже взрослые мужчины, но не Глария. Когда Гай настороженно обнюхал ее, она не придумала ничего лучшего, как спокойно положить руку на его тяжелую, с прижатыми ушами голову, что обычно дозволялось делать исключительно Минте.

– Не бойся, – тем не менее, сказала девочка, – если я не прикажу, он тебя не укусит.

– Я так и поняла, – согласилась Глария, продолжая гладить собаку, – и я вообще не боюсь животных.

– Хочешь, я подарю его тебе? – вырвалось у Араминты. – Гай очень умный и верный. Он станет тебя защищать, если понадобится.

– Нет, – мгновенно отозвалась Глария, – он любит тебя, он твой душой и телом. Нельзя его предавать: и собаке может быть больно, если от нее отрекаются.

Она говорила с Араминтой, как со взрослой и равной себе. Та оценивающе оглядела Гларию, потом отозвала всю свою свору, велев собакам уйти, и произнесла:

– Еще у меня есть лошади. Хочешь на них посмотреть?

– Хочу, но сразу должна признаться, что почти не умею ездить верхом, – сказала Глария.

Глаза Минты расширились от удивления.

– Нет? Ну, так я тебя научу, если захочешь. Увидишь, что нет ничего проще и приятнее!

Между ними, девочкой-дикаркой и женщиной с разбитым сердцем, быстро установился род некоей особенной, крепкой и подлинной дружбы, столь редко встречающейся в мире, взаимной симпатии и сочувствия, когда встречаются две отчаянно одиноких души и обретают друг друга.

Глария и не думала намеренно переделывать Минту, принимая ее такой, какова она есть, а ее юная подруга умела не задавать лишних вопросов, высоко оценив то, что теперь, впервые в жизни, рядом с ней впервые появился по-настоящему близкий человек, пусть и не родной ей по крови, но щедрый на любовь и доверие.

…В тот день, навсегда врезавшийся в память Араминты, Ишум и Глария с раннего утра покинули дом.

Девочка как потерянная бродила по засыпанным желтым песком дорожкам роскошного отцовского сада, с трепетом ожидая их возвращения, ибо знала, куда они отправились: в это утро должна была совершиться казнь человека, которому принадлежало сердце Гларии. Так сказали слуги, многие из которых тоже отправились на городскую площадь.

Сама же Минта ни за что не пошла бы туда, ибо совершенно не являлась любительницей кровавых зрелищ, находя всякое проявление насилия гнусным и отталкивающим.

Возвратившись, Глария немедленно прошла в свои покои, а Минта далеко не сразу осмелилась приблизиться к ней, только под вечер робко постучав в дверь. Ответа не последовало. Тогда, обеспокоившись, Араминта просто повернула массивную медную с позолотой ручку и вошла. Глария лежала в постели и, казалось, спала, но немедленно отреагировала на звук шагов своей маленькой подруги и попыталась что-то сказать – только слова не шли с прыгающих, искусанных губ.

– Глария! – Минта порывисто обняла ее. – Я так за тебя боялась! Тот человек… гладиатор… его убили?..

– Нет, он жив, – возразила Глария, – слава богам, его жизнь сохранил твой отец и мой муж.

Араминта, наконец, расцепила руки и едва не вскрикнула, взглянув на свои ладони, липкие от крови.

– Что это? – выдохнула она, не веря своим глазам. Кровь сочилась из кожи на плечах Гларии, пропитывая насквозь тонкую ткань ее платья. Со все возрастающим ужасом Минта увидела глубокие следы от ударов хлыстом на спине подруги.

– Боги мои, кто это сделал? Неужели отец избил тебя? – руки Араминты сжались в кулаки.

– О нет, конечно же нет. Ишум и пальцем ко мне не прикоснулся, – сказала Глария, – клянусь, Минта, что это так.

– Тогда откуда эти ужасные шрамы?

Слезы потоком хлынули из глаз Гларии.

– Я… я принимала его боль на себя… чтобы он меньше страдал… я чувствовала каждый удар, который ему наносили… и они словно бы в самом деле обрушивались на меня. Я надеюсь, что это ему помогло вынести пытку.

От потрясения Минта, кажется, вообще не умевшая плакать, тоже разрыдалась.

– Ох, Глария… неужели ты так сильно его любишь?

– Больше жизни, страшнее смерти, – призналась та, – без него мне и солнце не светит, и если он умрет, то с ним и я покину этот несправедливый мир. Но не спрашивай меня сейчас… Ступай, иди к себе, Минта, сейчас твой отец придет сюда…

Араминта была уверена, что в эту ночь не заснет, однако все-таки провалилась в тревожную дрему, чтобы неожиданно пробудиться от громких голосов, света факелов, разорвавших темноту, и топота множества ног. Вскочив с постели, Минта бросилась к окну и увидела незнакомого человека, окруженного отцовскими слугами.

– Глария, – отчаянно кричал он, – я пришел за тобой!

На него уже набросилась целая толпа внутренней охраны, он сбрасывал с себя своих противников одного за другим, но их было слишком много, чтобы справиться одному человеку – он каким-то чудом вырвался и бросился бежать, и тут Ишум приказал спустить собак, чьи смертоносные зубы уж наверняка разорвали бы его в клочья.

– Нет, – крикнула Араминта, распахнув окно и перегнувшись через подоконник, – назад, Гай, назад, Вахур!

Услышав ее голос, псы заметались в нерешительности и прекратили преследование, не зная, какому приказу следовать, и это спасло Эльберу жизнь. Правда, его все равно схватили и связали, завернув руки за спину – Араминта видела, как его уводили. Он все пытался обернуться, и в ее памяти накрепко запечатлелось его лицо, искаженное горем и ненавистью.

…А через полтора года Глария умерла. Что было вовсе не удивительно – на Бельверус обрушилась Черная Смерть, без разбору косившая мужчин и женщин, знатных и нищих, и сутками напролет за городской стеной пылали погребальные костры, и над столицей Немедии висели клубы смрадного черного дыма, закрывавшие солнце.

Глария страдала не очень долго – всего день или два…

Как ни странно, Черная Смерть пощадила ее, не обезобразив прекрасных горделивых черт – умершая казалась спящей. Своей властью Ишум совершил невозможное, запретив сжигать тело Гларии и похоронив ее в закрытом гробу в своем фамильном склепе.

Видимо, этой страшной жертвы оказалось довольно, и больше в доме казначея не заболел и не умер никто. Но Араминта почти сошла с ума от горя, в лице Гларии потеряв больше, чем может выдержать человек. Немного оправившись, она стала часто приходить в склеп и разговаривать со своей дорогой подругой, точно та могла по-прежнему слышать ее. Их связывало слишком многое.

За полтора года жизни под одной крышей с Гларией Минта успела совершенно преобразиться, ради подруги научившись всему, что никакими силами не удавалось вбить в ее голову наставникам, а главное, накрепко усвоить понятия о чести, долге, верности и любви, пример которых ежечасно был у нее перед глазами.