Каменное эхо - Андрей Имранов Страница 20

Паренек встал, носком сапога легонько попинал лежащего Йирта и поднял насмешливый взгляд на Оштоновых ватажников. Первым не выдержал Харт — спрыгнул с дерева, в два шага подскочил к наглецу и ткнул его мечом. Еще мгновение назад Оштон сказал бы, не раздумывая, что никак невозможно безоружному против вооруженного выстоять, будь он хоть первый боец из Смагардовой сотни. А тут — все видевшие воскликнули в голос — голыми ладонями паренек зажал плашмя лезвие меча, резко крутанул руками, сам поворачиваясь, и вот уже Харт стоит, удивленно осматривая пустые ладони. А сверкнувший меч рыбкой подлетает в воздух и падает, как уже совсем нетрудно догадаться, аккурат рукоятью в подставленную руку его противника. И моргнуть никто не успел, как он уже торчал в груди Костолома.

— Хорош, — жестко сказал Оштон, — набаловались, и будет.

Поднял правую руку к плечу и резко опустил. Из кустов с обеих сторон дороги послышался звук натянутой тетивы самострелов, но вот посвиста стрел за этим почему-то не последовало. А стоящий на дороге парень так и стоял, насмешливо улыбаясь, и вовсе не валился в дорожную пыль, утыканный стрелами. Из кустов прозвучали растерянные возгласы, потом высунулась голова Зимана.

— Атаман, — сказал он растерянно, — у нас тетивы полопались. У всех.

— Чего? — свирепея, заорал Оштон. — Сменить не могли вовремя? Я из вас, курв, из самих жилы на тетивы повыдергаю, — и потянул из ножен кинжал.

— Не то, атаман, — сказал Зиман, отодвигаясь обратно в кусты. — Новехонькие тетивы, сухие и обстрелянные. Тут другое…

А атаман остервенело пытался достать кинжал, который будто врос в ножны. И только наткнувшись взглядом на спокойные и чуточку насмешливые серые глаза неудавшейся жертвы, Оштон все понял. И обреченно опустил руки.

Выходит, он допек регведцев даже больше, чем думал, и Аларик расщедрился-таки на хорошего боевого мага. Но если этот сопляк думает, что победил, он глубоко заблуждается. Было у Оштона кое-что и на этот случай — маленькая, чуть крупнее ногтя большого пальца, с отменным изяществом выполненная фляжка из темного металла висела у него на шее. Единственное, что осталось с того памятного дела одиннадцать лет назад, когда он, будучи еще рядовым бандитом в шайке Акимы Белого Волка, участвовал в захвате некой кареты. Карету взяли на удивление легко, а вот дальше начались проблемы. Уже при перекладывании груза двое, взявшиеся за очередной сундучок, вдруг с нечеловеческими криками превратились в живые факелы. Шайка заволновалась, но Акима выдернул свою секирку и на месте зарубил одного «заволновавшегося». Остальные, кто молясь, кто богохульствуя, продолжили перегрузку. Дальше погрузка прошла без подобных происшествий, но на этом их злоключения не закончились: груз, как оказалось, принадлежал ОСС, а светляки — не те люди, что, получив такой плевок, утрутся и успокоятся. Оштон не стал ждать, чем это закончится, а дал деру. Насколько он слышал, он остался единственным выжившим из всей шайки Акимы, а эта фляжка-медальон — единственным предметом из груза той кареты, который так и не вернулся обратно к светлякам.

Уже будучи стражником в Тароне, Оштон показал фляжку одному знакомому магику. Магик поначалу сказал, что никакой магии во фляжке нет, потом присмотрелся внимательней, спал с лица и заявил, что там Слезы Серебряной чумы, и, если ее нечаянно открыть, вымрет две трети населения всего материка.

Последний раз Серебряная чума случилась лет сто назад на Черепаховых островах. Раньше там существовало богатое морское королевство, промышлявшее морской добычей да морским разбоем, а теперь даже трава не всюду растет. Болезнь эта убивала человека в считаные часы, за двое суток превращая труп в обтянутый иссушенной серебристо-серой кожей скелет.

Магика нашли на следующее утро в луже собственной крови. Оштон сам вызвался искать убийцу и нашел, разумеется; живым его, правда, взять не удалось. А фляжку он с тех пор всегда носил на шее. На всякий случай.

И вот, нате-получите, дождался.

— Милсдарь магик, — сказал Оштон сокрушенным тоном, сунув руку за пазуху, — ваша взяла, но не спешите руки вязать, может, все же договоримся. Вот, взгляните, что у меня есть. — Оштон сжал кулак, не услышал, а скорей почувствовал тихое «шпок», с которым выскочила притертая пробка, и бросил фляжку ухмыляющемуся наглецу. Фляжка полетела по высокой дуге, рассыпая шлейф прозрачных капель, в воздухе разлился странный терпкий запах. Но до цели она не долетела — зависла в воздухе перед враз напрягшимся лицом магика. «Ага, — злорадно подумал Оштон, — проняло наконец?» А магик перевел взгляд с фляжки на застывшего атамана и расхохотался.

— Что, паршивец, — отсмеявшись, произнес он неожиданно глубоким голосом, — красиво уйти решил? Пожалуй, я дам тебе такую возможность. Но только тебе одному, в мои планы пока не входит эпидемия Сухого Мора в этих краях.

Висящая в воздухе фляжка исчезла в огненной вспышке, по дороге прокатилась волна горячего воздуха, выметшая из воздуха странный аромат.

— На руку свою посмотри, душегубец, — нехорошо улыбнулся магик.

Оштон перевел взгляд на начавшую вдруг чесаться ладонь и похолодел — на ней растекалось пятно шелушащейся и на глазах высыхающей кожи. Отчаяние охватило его, но он только сжал зубы и вздернул голову. Если магик ждет, что Оштон начнет умолять и унижаться, то пусть подавится своим ожиданием.

В глазах мага появился огонек интереса.

— Хорошо держишься, — хмыкнул он, склонив голову. Оштон почти не слышал его — рука чесалась уже до самого плеча, и ему не надо было смотреть на нее, чтобы понять, что это означает. «Вот сволочь, — подумал Оштон о своем старом знакомом магике, — а говорил, что Серебряную Смерть и тысяча архимагов не остановят, а тут — один-единственный сопляк. Правильно я его тогда прирезал».

— Определенно ты мне нравишься, — донесся до него, словно бы с громадного расстояния, чей-то голос. — Пожалуй, я оставлю тебя в живых. И даже оставлю командиром этой шайки.

Оштон открыл глаза. Маг стоял в шаге от него, смотрел ему в лицо и улыбался. Если бы Кровавый Мешок умел так скалиться, ему на фиг не нужны были бы ватажники, мечи да копья — он выходил бы на дорогу, останавливал первого прохожего и, улыбаясь, обчищал бы его до нитки. Завороженный Оштон даже не сразу понял, что рука уже больше не чешется. Он с удивлением посмотрел на нее и тут же отвел взгляд — изъеденная сухими язвами, сквозь которые местами выглядывала кость, рука своим видом запросто могла поспорить с улыбкой мага.

— Не грусти, атаман, — тот панибратски хлопнул Оштона по плечу (Кровавый Мешок поморщился, никогда и никому он не позволял так к себе относиться; он мог бы сказать, что это — один из его главных принципов, если бы знал это слово), — не грусти, мясо — не золото, нарастет. Лучше давай собирай своих бандитов, времени у тебя немного.

Оштон недоуменно взглянул на мага.

— Следом за мной идет отряд воеводы Регведского, о двух сотнях конных и оружных, с ними два нюхача из Красного Замка. Я опережал их на десяток ли, но, учитывая наше недавнее развлечение, они вот-вот войдут в лес.