Урод - Константин Соловьев Страница 20

– Ты меня поцарапала? – Его пальцы прикоснулись к виску, и боль опять короткой горячей иглой ужалила его.

– Нет-нет, просто прыщ. Совсем маленький. Я, наверное, случайно сорвала его. Тебе еще больно?

Под пальцами оказался крошечный островерхий бугорок, мягкий и сочащийся теплой влагой. Крэйн ожесточенно нажал на него, словно пытаясь вбить обратно под кожу, но прыщ, конечно, не исчез, боль превратилась в острый глубокий зуд, проникавший, казалось, к самому мозгу. Крэйн выругался и, облизнув палец, смочил прыщ слюной.

– От еды, не иначе, – пробормотал он, чувствуя некоторое подобие смущения. – Если это повторится, я прикажу накормить повара ываром.

– Ты и так прекрасен. – Она несмело поцеловала еще в щеку. – Забудь. Ты прекраснее всех, кого я видела.

От ее липкой детской восторженности Крэйн окончательно пришел в дурное расположение духа. Знатные гости, Орвин, а тут еще и прыщ как назло…

– А твой муж?

Она вздрогнула, словно он ударил ее по улицу. Голос у него был именно такой – холодный, хлесткий, безжалостный.

– Он ни при чем. Зачем ты?.. Ты не понимаешь.

– Замолчи.

– Я люблю его.

– Конечно. – Крэйн позволил себе смешок. – Вы все их любите. Того и гляди, ты заявишь, что я увел тебя силой.

– Ты не понимаешь…

Он не стал отвечать. Легко поднялся, гибкое сильное тело впитало в себя лучи поднимающегося светила и словно засветилось изнутри, поднял талем и стал торопливо одеваться. Она с беспокойством смотрела на него, но даже к беспокойству примешивалось восхищение. Это было отвратительно.

Вся ее природная красота поблекла, словно ее досуха выпило это чувство, оставив лишь зовущую влажную пустоту в глазах и робкую слабую дрожь пальцев. Уже не человек, лишь тело, оглушенное эмоциями и инстинктом, ни капли разума. Крэйна передернуло от отвращения.

– Тебе лучше уйти. Армад пока держит подход к лестнице, но об этом могут доложить… кому надо, и на ней появится стража. Вряд ли твой муж, которого ты, разумеется, любишь, будет в восторге. Впрочем, если он почувствует себя оскорбленным – я всегда к его услугам.

– Я еще увижу тебя?

– Не думаю. Я буду порядочно занят в ближайшее время.

– Я буду еще три Эно в Алдионе. – Она говорила поспешно, словно надеялась, что хотя бы одно из сказанных слов зацепит его. – Если у тебя будет время – просто пошли за мной. Я буду ждать. Слышишь, обязательно буду ждать!

Крэйн молча кивнул, не удостоив ее взглядом. Одевшись, он стряхнул мелкую древесную пыль со штанов, сунул за пояс два коротких стиса и, так и не обернувшись, начал спускаться. Женщина смотрела на него до тех пор, пока он не скрылся полностью.

Жизнь в тор-склете Алдион текла по-прежнему. Орвин и Риаен сдержали свое слово – о скором отъезде младшего шэла пока никому не было известно. Крэйн вел себя как обычно, не делая никаких приготовлений к дороге, и Урт трижды заставал его в трактире. Если Орвина это и заботило, он не подал виду, по крайней мере за это время Крэйн ни разу не видел его. Под конец у него даже сложилось впечатление, что тор-шэл намеренно избегает его. Об отъезде он не предупредил ни Лата, ни дружину, полагая, что сборы не займут много времени, да и эскорт его был невелик.

Риаен он тоже не видел – на следующий Эно после их разговора болезнь обострилась, и лекарь, маленький худой старичок с пожелтевшими тонкими пальцами, посоветовал ей оставаться в своих покоях до тех пор, пока здоровье не восстановится. Крэйн знал, что, несмотря на все советы лекаря, Риаен простится с ним перед отъездом, но все равно ловил себя на мысли о том, что без нее климат в родовом тор-склете заметно изменился, стал сухим и напряженным, чего он раньше не замечал. Его отношения с мачехой были довольно сложными, достаточно запутанными для того, чтобы он сам мог определиться в них. Риаен была чересчур умна, чтобы не рассуждать о природе добра, с которой носятся жрецы, – пришедшая с возрастом мудрость позволяла ей выносить суждения без оглядки на мораль и нравственность, в этом она отчасти была схожа с самим Крэйном. Ум ее, хотя и тяжеловесный, сохранял полную ясность, тут в ней было больше сходства с мерным и четким разумом Орвина, который перерабатывал мир методично и уверенно, как зубы перемалывают куски пищи. Она была молчалива, не любила выставлять напоказ эмоции, жизнь ее была спокойна и подчинена смыслу. Просто сухая старая женщина, сохранившая внутреннюю твердость с тех дней, когда на ее плечи легли заботы о всем городе, уставший твердый дух в слабом беспомощном теле.

Крэйн иногда пытался представить, что случится, если Риаен умрет, но сердце не давало никаких ответов, и он пришел к мысли, что смерть шаббэл не станет для него утратой. Тем не менее он уважал ее за проницательность и умение найти язык с обоими детьми Кирана, иногда ему даже казалось, что она действительно воспринимает их с Латом как собственных, несмотря на то, что в них текла кровь старого шэда и другой женщины. В любом случае она была достаточно умна и дальновидна, чтобы не ставить Орвина выше, понимая, что это рано или поздно вызовет конфликт между ними. К счастью, лекарь брался утверждать, что болезнь пройдет легко и, безусловно, не угрожает смертью, временный покой необходим лишь для того, чтобы укрепить силы.

Настроение Крэйна портилось тем сильнее, чем меньше времени оставалось до отъезда. Он потерял аппетит, просыпался с тяжелой головой и большую часть Эно либо лежал без движения в своих покоях, глядя немигающим взглядом в потолок, либо прохаживался по верхнему ярусу тор-склета, не обращая внимания на удивленные лица дружинников и прислуги. Им овладела странная апатия, разогнать которую не могли ни женщины, ни фасх.

Несколько раз он пытался развеяться в трактире, но быстро понял, что выбрал неправильный метод – хмель не брал его и даже эскерт не манил взять рукоять в руку.

«Хватит лгать, – сказал он как-то себе, глядя в зеркало. – Ты просто боишься покидать город. Все-таки ты привык к нему, а теперь боишься показать слабость.» Отражение кивнуло.

Оно всегда соглашалось.

Прыщ, появившийся два Эно назад, не исчез, наоборот, стал еще больше и отвратительно зудел при прикосновении. Каждый раз когда Крэйн подносил к лицу зеркало, прыщ бросался в глаза, он выделялся как толстый ярко-алый жук на фоне земли и забыть про него было невозможно. Он был постоянным напоминанием о собственной неуверенности – Крэйн убедился в этом, когда за Эно до отъезда тот увеличился до размеров ногтя.

Крэйн дорожил своим лицом, несколько раз в день он смачивал злосчастный прыщ густой вонючей жидкостью, взятой у лекаря, и тщательно покрывал бальзамом телесного цвета, если покидал свои покои. Бальзам делал отвратительный красный бугорок практически незаметным, но Крэйну все равно казалось, будто каждый встречный видит его и торопится отвести взгляд, чтобы не выдать себя улыбкой. Понимая всю глупость своей мнительности, он все же старался не сталкиваться ни с кем из знакомых, в этом смысле затворничество в своих покоях было ему на руку, а при случайной встрече машинально поворачивался правой стороной лица. Эта странность в поведении и неизбежная скованность все же были замечены, среди прислуги тор-склета разнесся слух, что шэл Крэйн тяжело переживает болезнь мачехи и даже занемог сам. Видимо, он донесся и до Лата – несколько раз тот словно случайно заходил в покои брата, но каждый раз разговор не клеился и оба расставались с тяжелым чувством. Армад тоже беспокоился, он тоже видел, что шэл все Эно и Урт напролет не покидает своих покоев и при этом даже не прикасается к фасху. Крэйн успокоил его, сославшись на душевную усталость и настроение – волновать старого воина не хотелось, он был одним из немногих, тревожившихся за него. Раза три заходила Лине, но Крэйн не хотел принимать ее. Были и другие, однако двери его покоев оставались заперты – ему было не до них.