Слёзы Шороша - Братья Бри Страница 20

* * *

Восемью годами ранее.

Дэнни оставил велосипед у калитки. Он приехал, чтобы взять ласты и снова отправиться на озеро, где его ждал Мэтью. Вошёл в дом. Поднимаясь по лестнице, услышал приглушённый, сдавленный голос дедушки.

– Дэн-ни, Дэн-ни, Дэн-ни…

Буштунц повторял имя внука до тех пор, пока его глаза не увидели Дэнни. Дэнни вошёл в открытую дверь лаборатории и опешил: дедушка лежал на полу посреди комнаты, с белым неподвижным лицом, седыми разбросанными волосами и раскинутыми руками. Вокруг беспомощно валялось то, что составляло его мир: глобусы, матрицы, выдернутые из столов ящички, вытряхнутые из них папки и тетради, хранившие мысли и чувства Буштунца. Обликом старик походил на дирижёра, который отчаянно пытался обуздать хаос звуков и выстроить из них гармонию, но был опрокинут этим беспощадным вихрем. Он словно застыл в своём отчаянном порыве.

Дэнни растерялся. Он не знал, что делать.

– Дедушка! – воскликнул он.

Буштунц собрался с последними силами.

– Дэнни, подойди ближе.

Дэнни склонился над ним.

– Возьми это, – сказал Буштунц еле слышно и глазами показал на правую руку: на ладони лежал бумажный комок. – Не разворачивай его… и не смотри… не смотри. Никому не показывай… никому не говори об этом.

Буштунц умолк – Дэнни испугался, что он умер. Он стал звать его:

– Дедушка! Дедушка! Ты жив?

Рот дедушки шевельнулся, но на то, чтобы превратить мысли в слова, у старика не хватило сил.

– Дедушка! – снова позвал его Дэнни.

Буштунц прошептал:

– Отнеси в лес… и закопай. Прошу… Дэнни… сделай это… сейчас же. И забудь… Забудь навсегда… Ты понял?

– Да, дедушка. Я всё сделаю, как ты сказал. Я на велосипеде быстро отвезу это в лес и закопаю. Я возьму лопатку.

– Иди.

– Дедушка, а как же ты? Я позвоню…

– Нет. Иди.

– А как же ты?

– Я с тобой, – выдохнул Буштунц, глаза его слабо улыбнулись и закрылись.

Дэнни сделал всё, как сказал дедушка. Он, повинуясь воле умирающего и страху возвращаться в тот день, забыл об этом бумажном комочке. На восемь лет. Теперь он всё вспомнил. Теперь он знал правду о смерти дедушки… Но не всю. Часть правды, в которой пряталась тайна, старик унёс с собой.

* * *

Когда Тимоти Бейл, отчаявшись найти то, что искал по приказу Торнтона, покинул дом Буштунца, старик встал, превозмогая бессилие, только ради одного. Он не стал поднимать с пола даже дорогие его сердцу глобусы: у него не осталось ни сил, ни времени на то, чем была для него эта жизнь. Он встал ради одного: подойдя к настенным часам, он просунул руку между ними и стеной и из их корпуса извлёк вещь, которую в детстве каждый год вешал на рождественскую ёлку, вещь, которая давно свыклась с ролью невольного счётчика времени и которая ни на одну из сосчитанных ею секунд не забыла то, о чём забыл её хозяин, то, что она готова была напомнить ему в любой момент. Буштунц подошёл к окну и стал рассматривать её, силясь понять, чем она могла привлечь сегодняшнего гостя. Вещь ответила ему – он содрогнулся и на мгновение будто ослеп. И, погружённый в черноту, вдруг вспомнил всё, что было с ним до озера, вспомнил значение двух слов под рисунком на листочке коварного гостя. И тогда сердце его дало ему знак, что он умирает. Ноги его подкосились, и он упал. Холодеющей рукой он придвинул к себе неподатливый лист бумаги, лежавший на полу, и положил его себе на грудь. Другой рукой осторожно опустил на него частицу своей жизни, которая открылась ему непоправимо поздно, завернул её в бумажный саван и стал сдерживать смерть до прихода Дэнни…

Дэниел листал дневник Дэнби Буштунца, пробегая глазами лишь отдельные, случайно выхваченные строчки. Ему доставляло радость ощущение присутствия человека, который был дорог ему и с которым, как ему казалось, он общался бы теперь гораздо больше. Он что-то шептал себе под нос, покачивал головой, усмехался… Кристин не мешала этому интимному процессу.

В дневнике Дэниел наткнулся на необычную запись. Сначала он не придал ей никакого значения. Интерес к ней вызвало то, что она повторилась ещё семь раз. И всякий раз она была на странице одна, с ней не соседствовали другие тексты, как это было на остальных страницах тетради. Сама запись показалась Дэниелу странной. На первый взгляд – две строчки слов, образующих предложение. Но прочитать его было невозможно: каждое из восьми слов (вроде бы слов) составляли небрежно привязанные друг к другу каракули. В целом запись была неровная, неуверенная, слепая, чем-то раздражающая, отталкивающая. Внизу – что-то вроде подписи из таких же каракулей.

– Крис, взгляни-ка на эту запись в дневнике юного Буштунца, – Дэниел показал ей страничку, держа тетрадь в своей руке.

Кристин кинула взгляд на строчки и тут же, свернув на обочину, резко затормозила.

– Что случилось? Я тебя отвлёк?

Кристин была бледна и явно чем-то напугана.

– Не молчи, Крис! Что с тобой?

– Прости, Дэн, – тихо, не поворачивая лица к нему, сказала Кристин.

– Что? Говори же!

– Но ведь это дневник твоего дедушки, и я боюсь обидеть тебя, – нехотя, исподволь начала Кристин, понимая, что без объяснений не обойтись.

– Почему? Почему обидеть?! Не понимаю! Во всяком случае, я прошу тебя ничего не скрывать! – выпалил в недоумении Дэниел.

– Хорошо, Дэн, я скажу, скажу, – напряжённо произносила слова и так же напряжённо держалась Кристин. – Это – бездна! В этих словах заключена бездна! И мне не по себе от них! Мне жутко!

– Ты что, поняла текст?! На каком он языке, чёрт возьми?! Что ты несёшь, Крис?!

– Ты уже обиделся. У тебя металл в голосе.

– Да ничего я не обиделся. Видела б ты сейчас себя!

– Можешь не смотреть на меня! – с этими словами Кристин отвернулась и умолкла.

Немного успокоившись, Дэниел сказал:

– Ладно, Крис, не молчи. Я от непонимания вспылил.

– Я сама ничего не понимаю. Просто мне вдруг стало страшно. И я не знаю, как тебе объяснить. Я ничего не прочитала. Я ровным счётом ничего не поняла и не знаю этого языка. Я… я уловила что-то. Это связано с записью. Этим повеяло от неё.

– Чем повеяло?

– Не знаю. Наверно, мы все сошли с ума с этим Торнтоном. Давай больше об этом не говорить.

– Крис! Причём же здесь Торнтон, если дневник вёл мой дедушка?

– Это… как сгинуть – вот чем повеяло! Видом изнутри – вот чем повеяло! Дэн, сядь, пожалуйста, за руль, я не смогу вести.

* * *

Только в тот год, и ни в какой другой, в год, когда Дэнби исполнилось четырнадцать лет, он восемь раз сделал в своём дневнике эту странную запись. Каждую из восьми ночей его выталкивал из сна чуждый душе шёпот. Он вдруг вторгался в мир грёз извне, разрушая его и пугая Дэнби. Мальчик боялся повернуться лицом к шёпоту, потому что предчувствовал страшное видение. Спасаясь от шёпота, от подстерегавшего его видения, он пробуждался. Но пробуждение не было полным. Повинуясь воле, стоявшей за шёпотом, Дэнби вставал с кровати, подходил к столу, открывал дневник и записывал услышанное во сне. На этом гнетущая связь обрывалась, и мальчик снова ложился и засыпал. Наутро Дэнби сразу открывал дневник: ему очень хотелось знать, был ли это всего лишь сон, и тогда в дневнике не появилось бы никаких новых записей, или он на самом деле вставал посреди ночи, чтобы записать что-то очень важное. Солнечный свет не рассеивал ощущения значимости услышанного. Дэнби открывал дневник и находил на чистой странице две строчки непонятного текста. Значит, он записал это не совсем во сне. Значит, он записал это не совсем наяву. Жаль только, что ничего нельзя понять.