Сто рентген за удачу - Вадим Филоненко Страница 21

— Лexa, ты что предпочитаешь — лучевую болезнь или быть разорванным на куски?

Хуги — очень сильные в физическом плане существа. Не знаю, разумны они или нет, но, к счастью для людей, оружием не пользуются, предпочитая рукопашную. Хотя огонь в своих становищах разводят и примитивные шалаши строят, но деревья для них ломают ручищами. Точно так же разделывают и добычу — раздирают ее на куски. Однажды я своими глазами видел, как хуги оторвал голову косачу. Вначале сломал ему шейные позвонки, а потом открутил голову, словно котенку…

Потап уставился на покореженный вертолет, будто пытался разглядеть на нем рентгены, и принял решение:

— Укроемся внутри. Есть там радиация или нет — неизвестно. Пятьдесят на пятьдесят. По мне, так неплохой расклад. А, Бедуин? Бывало и похуже.

— Разве? Что-то не припомню такого, — вполголоса проворчал я и поковылял вслед за Потапом к помятой, но довольно целой кабине Ми-8.

Чем ближе я подходил, тем ощутимее бежали по телу мурашки — мне казалось, будто невидимые рентгены вонзаются в тело, начиная свою разрушительную деятельность.

Радиация — вообще штука коварная. Ее не видно и не слышно. Иногда, получив даже смертельную дозу, умирать начинаешь не сразу. Бывали случаи, когда первые признаки лучевой болезни — тошнота и рвота — появлялись лишь спустя несколько часов после облучения. Даже радиационные ожоги, так называемый лучевой загар, зачастую показываются на теле спустя сутки или двое после того, как человек покинул опасную зону. Зато потом процесс развивается мгновенно, и не всегда медицина способна его остановить…

Как я уже говорил, вертолет сильно кренился вправо, поэтому расположенный с левого борта дверной проем оказался как бы висящим над землей. В момент катастрофы дверь буквально вдавило в корпус, заклинило в пазах намертво так, что мы ни за что на свете не смогли бы открыть ее.

Потап обошел вертолет со всех сторон, попробовал распахнуть расположенный с правого борта аварийный люк, потом сделал попытку проникнуть в грузовой отсек, но вскоре вернулся, недовольный:

— Глухо! Все люки и двери заклинило, будто их приварили. Нет, Бедуин, так в вертолет не попасть.

— И не надо. Зачем нам двери, когда есть лобовое стекло?

В отличие от крошечных боковых иллюминаторов, сквозь которые смог бы пролезть разве что наш ушастый рысенок, окна пилотов имели вполне внушительный размер. Разделенные на равные, слегка выпуклые прямоугольники, они полукругом огибали носовую часть кабины. В некоторых из них стекло треснуло, но не вылетело окончательно, лишь покрылось частой сеточкой морщин. А два центральных были выбиты, причем большая часть осколков валялась снаружи, словно по окнам колотили изнутри.

Потап первым залез в кабину, осматриваясь.

— Чисто, — сказал он. — Ни живых, ни мертвых.

— Наверное, люди спаслись. Выбрались через лобовое стекло и ушли, — предположил я.

— Ага. Ушли. Вот только кто — люди, зомби или упыри? — вполголоса пробормотал Потап.

Я неопределенно пожал плечами — вполне реальными были все три варианта. Но меня сейчас больше интересовало другое: фонит ли вертолет, и если да, то насколько сильно?

А вот секалана проблемы с радиацией не волновали совершенно. Он втянул носом воздух и примерился запрыгнуть в кабину, но покалеченные задние лапы не позволяли ему совершить прыжок.

Я машинально посмотрел на звереныша, ощущая тяжелую зависть: ему-то радиация нипочем. Вполне возможно, что мы с Потапом расправимся-таки с хуги, а пару часов спустя сдохнем от лучевой болезни. Тогда этот милый котенок с большим аппетитом сожрет то, что от нас останется. И ведь не поморщится, гад!

Я почти с ненавистью уставился на пятнистый меховой зад, с большим трудом погасив в себе порыв со всей силой отвесить ему пинка. Рысенок весь сжался, очевидно прочитав мои мысли, и обернулся, обнажая в оскале клыки.

— Бедуин, — окликнул меня из вертолета Потап. — Лезь давай.

— Сейчас, только подсажу этого уро… ушастого… — проворчал я и рявкнул на рысенка: — Чего уставился? Иди сюда. Так и быть, помогу.

Пришлось поднять зверя и передать Потапу с рук на руки. Секалан оказался неожиданно тяжелым, хотя на ощупь был, что называется, кожа да кости. То, что я принял за поджарость, оказалось самой настоящей худобой, скрытой густой шерстью. Видимо, молодому зверенышу частенько приходилось голодать. Да-а, похоже, выжить в АТРИ непросто даже ее порождениям…

Рысенок снова прочитал мои мысли и тяжко вздохнул.

— Бедуин, скорее, — поторопил Потап.

Я забрался в вертолет с ловкостью беременной слонихи. Сломанной ногой задел за край сиденья пилота, самодельная шина сдвинулась, и я едва удержался, чтобы не завопить от боли. Почти в невменяемом состоянии рухнул на усеянный битым стеклом пол и постарался забиться в глубь кабины, чтобы не мешать Потапу. Но Алексей вдруг навалился на меня сверху и стиснул ручищами, будто собирался задушить.

«Снова этот его странный приступ! Как не вовремя…» — мелькнула мысль.

Я лежал на полу лицом вниз — позиция очень невыгодная для рукопашного боя, тем более со сломанной ногой, и особенно, когда противник сидит у тебя на спине. Все же я попытался нащупать пальцами одну из болевых точек на его бедре, но он прижал мою руку коленом к полу и рванул ворот комбинезона, обнажая мне шею.

— Леш, да ты чего?.. — успел прохрипеть я и вдруг почувствовал, как в мое тело вонзилась игла.

Через секунду Потап отпустил меня и как ни в чем не бывало отошел к разбитому окну, приготовившись к стрельбе. Рысенок смотрел на нас, забившись под сиденье, не понимая, чего еще ожидать от странных людей.

Я сел, потирая ноющую шею, увидел на полу среди мусора и стекла пустой одноразовый шприц. Поднял, глянул на маркировку…

— Ах, ты ж гад! Потап! Ты что наделал-то, а?!

Он даже не оглянулся — продолжал держать под прицелом подступы к вертолету, выискивая хуги.

Я отбросил в сторону пустой шприц, в котором еще недавно содержалась порция антирадиационного препарата. Единственная на нас двоих! Потап ввел ее мне — всю, целиком, до последней капли.

Теперь, если Ми-8 все-таки радиоактивен, лучевая болезнь мне не грозит. Зато Алексей, возможно, как раз сейчас получает смертельную дозу облучения…

— Потап, сволочь! Мог бы и меня спросить!

— А зачем? Я и так знаю твой ответ. — Он по-прежнему не смотрел на меня, сосредоточенно разглядывая окрестности. — И вообще, шприц мой, значит, мне и решать, как им распорядиться.

Я скрипнул зубами, ощущая дичайшую, отчаянную злость. Он не имел права принимать такое решение в одиночку. Ни за какие сокровища АТРИ я не согласился бы забрать порцию себе.

— Ты просто сволочь, Потап. Если сдохнешь от лучевой болезни, я… я…

— Одно из двух: ты либо уронишь скупую мужскую слезу, либо плюнешь на мою могилку, — ухмыльнулся он, а потом стал серьезным: — Все! Тема закрыта. Иди лучше осмотри грузовой отсек.