Туман войны - Алексей Колентьев Страница 21

— Не надо преувеличивать ненависть демоса к синтетам. — Софрон вынул из внутреннего кармана пиджака плоскую «табулу» [46]и, вызвав небольшой голоэкран, начал водить пальцем по появившейся цветной таблице. — Феоктист уже год как готовит почву для принятия союза с Митридатом. Его борзописцы внушают демосу Семиградья, что синтеты по крайней мере не страшнее рабского аксона в голове. Народ уже почти согласен — взгляни на рейтинги опросов.

— Ну, тогда нашим шпионам из департамента разведки нужно урезать денежные персоналии [47]ровно на треть, раз они проморгали заговор, раскинувший сети прямо у них под носом.

— Заговорами занимается контрразведка, старый друг, — снова улыбнулся Софрон, убирая «табулу» в карман. — Смирись, придется засунуть гордость и принципы подальше.

— А что это… ЭТО, — Председатель выделил последнее слово, которым обозначил Митридата, не желая произносить вслух титул святотатствующего безумца, — потребует от нас взамен? Душу в заклад, или наших юношей в их армию?! Три тысячи лет тварь дремала в своей норе под развалинами старого Эвксина. Нужно было еще два с четвертью века назад обрушить на этот проклятый остров всю нашу мощь. И мы еще сомневались, насмехались над калекой, не помнящим родства. Теперь уже поздно, кадавр набрался сил, высасывая кровь Элисия… Боги карают нас за невежество, Стеф.

Неизбежность, о которой говорил жрец, злила Павлантия сверх всякой меры. Он понимал, что Софрон прав, но сознание не хотело смириться с лавиной фактов, которая обрушилась на Председателя.

— Митридат жаждет только одного — политической легитимности.

— Да?! А что потом?.. — Павлантий снова вскочил, но резкая боль в правом боку принудила автарха со стоном и ругательствами опуститься в кресло. — Чего еще захочет это древнее пугало, а, Стеф?!

Иерарх снова надел маску, и теперь его синтезированный баритон, каким говорят все жрецы Бога времени, зазвучал из-под маски особенно сухо и официально:

— Чего бы он ни захотел, Совет даст ему это. Собственно, я говорю сейчас от имени Олимпийского синклита. Жрецы всех богов приговорили — дайте Митридату то, что он просит, или Боги проклянут олигархию. Подчинитесь или уйдите.

Павлантия словно окатили холодной водой. Воистину, грядет эра перемен: жрецы никогда до нынешнего дня не осмеливались так дерзко говорить со светской властью, тем более противопоставлять себя ей. Наступило начало конца, Председатель буквально слышал, как дрожит и оседает фундамент с таким трудом взлелеянного равновесия. Мир рушился. Взяв себя в руки и выйдя из-за стола, он, чеканя каждое слово, произнес:

— Решать, что и кому дать, а что запретить, — прерогатива Совета олигархов. Я услышал мнение Синклита и доведу его до их сведения. Не задерживаю тебя, иерарх Стефаний, прощай.

Повисла долгая тягучая пауза, во время которой Софрон замер, словно борец-стасиец, [48]пропустивший смертельный удар. Впрочем, он быстро совладал с эмоциями, развернулся и, тяжело ступая, направился к выходу. Но на пороге, пока двери еще не разошлись в стороны, он обернулся и, отключив синтезатор речи, сказал уже спокойно:

— К чему этот пафос, старый друг? Сейчас не время цепляться за догмы, лучше пожертвовать малым, дабы избежать потери всего, что мы имеем. В любом случае ты будешь в меньшинстве. Прощай.

Павлантий ничего не ответил. Подойдя к окну, он прижался лбом к толстому стеклу и посмотрел на затягиваемое тучами темно-синее небо. На стекло упали первые тяжелые капли дождя, которые согнал прочь налетевший порывистый северо-западный ветер. Председатель ощутил себя особенно старым, и что самое противное — бессильным что-либо изменить. Грядущий день сулил спасение и гибель, но это опять-таки видел только он сам, да еще этот лукавый кадавр в стеклянной бочке с мутной влагой, которого все зовут Оракулом…

* * *

Временный лагерь диверсионной группы повстанцев EFPLK. 18 февраля 1990 года, 04:55 по местному времени. «Товарищ Мигель», он же Егор Шубин — военный советник.

…После марш-броска на пределе сил и возможностей мы вышли к схрону, оборудованному около полугода назад, как раз на такой поганый случай, как наш. Серебрянников находился в бессознанке, синюшно-желтый оттенок его лица оптимизма не внушал. На жаре он продержится еще часов пять, потом придется по-тихому пристрелить, поскольку здешние места кишат паразитами, просто обожающими открытые полостные раны. Бинтовать не имело смысла, как, впрочем, и выжигать рану марганцовкой — спасти Батю от последствий не самого удачного ранения могли только срочная госпитализация с массированным применением антибиотиков и опытный хирург. Ни того ни другого у нас в наличии не было, а привал я сделал для того, чтобы дать отдых шатающимся от усталости и напряжения Дуге, Лису и Детонатору.

Мальчишка-проводник готов был топать и дальше, настолько сильным было впечатление, которое на него произвели американские коммандос, а это без вопросов были амеры, только прикинутые как-то странно. За инопланетянами не послали бы вертушку, да и вооруженных пиндосской «молотилкой» М60 инопланетян можно увидеть лишь в плохих, амеровских же, видеофильмах. Похоже, что-то новенькое они там придумали, вот и прилетели проверить свое изобретение, так сказать, на натуре. Поставив в охранение Детонатора и Дугу, я посадил Лиса за рацию и велел во что бы то ни стало прорваться сквозь помехи и доложить о случившемся в Центр. Само собой, не в московский, поскольку все наши операции координировались местной резидентурой, сидевшей, по слухам, чуть ли не под носом у местной «интилигенция милитар» (военной разведки) и насквозь ленивой и гнилой полиции. Мух не ловили только наши американские «заклятые друзья», да их британские помощники, иногда серьезно осложняя жизнь нашим «пиджакам» [49]и тем, чья работа была еще опасней — пахарям артели «плаща и кинжала», нелегалам.