Четыре жезла Паолы - Алла Гореликова Страница 21

Кто-то подхватил ее под мышки и грубым рывком взгромоздил на лавку, прислонив к стене, точно куль с овсом. Мелькнул перед глазами волчий тулуп, сивая борода, злые колючие глаза под кустистыми белесыми бровями. Гном.

— Сиди.

Попросить воды Паола не успела. Горец отступил на шаг, и она увидела Гидеона. Слова замерзли во рту. Рыцарь сидел на полу, прислонившись плечом к стене, руки вывернуты за спину, небрежно скомканные плащ и камзол валяются рядом. Он не посмотрел на Паолу, даже головы не поднял, и именно это больше всего испугало девушку.

Они в плену?

У горцев?

А бумаги — не помогли?!

— Тебя как звать?

Паола не сразу поняла, что гном обращается к ней. Мысли путались, вспыхивали и гасли, не успевая пробиться на поверхность. Вот что такое «каша в голове»…

— Можно воды?

— Тебя как звать? — повторил гном.

— Паола.

Гном вперевалку протопал к стоявшей в углу кадушке, зачерпнул ковш, вернулся, сунул девушке в руки. Пока ходил, Паола успела разглядеть сваленные кучей их с Гидеоном дорожные припасы и, отдельно, взятые у жезлоносицы Проклятых вещи — свиток с заклинанием, эликсиры, тусклая кучка золота и серебра. Вода оказалась ледяной, но в голове прояснилось, и Паола осторожно, мелкими глоточками, выпила почти все.

— Спасибо. Это вы нас спасли?

Ни на вопрос, ни на благодарность гном не ответил. Хрустнул корявыми пальцами, ожег ледяным взглядом.

— Что вы делали в наших землях?

— В город шли, — медленно ответила Паола. Голос, и без того сиплый, после ледяной воды сорвался почти на писк. Жалко она, должно быть, выглядит…

— В какой?

— Не знаю, — растерялась Паола, — в любой, где старейшины…

— Зачем вам старейшины?

До чего же глупо, подумала Паола, даже не знаю, как отвечать, никогда не обговаривали всех подробностей! Но кто бы мог подумать, что их вдруг станет допрашивать какой-то… кто он, кстати? Ладно, это после. Кем бы ни был, пока непонятно, в чем дело, сердить его не надо. Кивнула на Гидеона:

— К старейшинам он шел… переговоры — мужское дело.

— Лжешь! Думаешь, не ясно, что может искать в наших землях крылатая служанка вероломного императора?

— Вероломного? — Паола задохнулась, с трудом подавила панику. — Вы о чем? Мы не сделали ничего плохого, клянусь! Вообще ничего не сделали!

— Не успели, — буркнул горец.

— Да почему?! Мы едва успели три шага по вашей земле ступить, а вы с нами как с врагами, за что?! У нас письма с собой, нас послали сюда как друзей, как союзников, это вы… — Паолу затрясло, паника захлестывала с головой, ведь она-то знала: в самом важном горец прав. Она лжет, пусть во имя императора и по приказу, но лжет, совесть ее нечиста, и за неправые клятвы Всевышний с нее спросит. Но признаться — значит погибнуть. Они должны жить. Выжить. В конце концов, если война прощает убийство, то простит и ложь.

И, в конце концов, если горцы с ними как с врагами, значит, они тоже враги. А обмануть врага — не грех.

Эти мысли мелькнули в голове Паолы мгновенной вспышкой, озарением. И — вот странно! — успокоили. По крайней мере теперь ясно стало, что делать. Держаться сказанного, возмущаться вероломством союзников, плакать, требовать встречи со старейшинами — и надеяться. Изо всех сил надеяться, что Гидеон сумеет как-то их освободить. Придумает выход.

Ведь переговоры — и правда мужское дело…

Это оказалось самым сложным — надеяться. Гном измотал ее вопросами, заставлял повторять нехитрую историю снова и снова, и с каждым разом даже самой Паоле все ясней становилась беспомощная глупость ее бесконечных «это не мое дело» и «мне об этом ничего не рассказывали». А Гидеон словно не слышал, сидел безучастно, ни звуком не подтвердил ее слов, и Паола не понимала — почему? Я должна верить, повторяла она себе. Он знает, что делает. Он вовсе не бросил меня; так надо, наверняка так надо, я просто должна ему верить…

— Ты наглая лгунья! — вспылил наконец гном. — Наглая, глупая, бесчестная, как…

— Замолчите! — взвизгнула Паола. — Как вы смеете!

В следующий миг ее голова с глухим стуком ударилась о стену, в глазах вспыхнули искры, а рот наполнился кровью. Рука у горца оказалась тяжелая.

— Довольно! — заорал гном. — Говорить с тобой — все равно что ждать правды от слуг Мортис! Вы, люди, такие же лживые! Думаешь, мы здесь не знаем, кто ставит жезлы зеленой земли? Слушай, крылатая, внимательно. Или ты сейчас честно признаешься, что тебя послали отбирать наши рудники, или…

— Неправда!

Еще одна оплеуха едва не вышибла дух.

— Говорить ты будешь, когда я велю. Так вот, или выкладываешь всю правду сама, или мы ее попросту из тебя выбьем. И, Вотаном клянусь, тебе это не понравится.

— Собираешься пытать девушку, благородный горец? — хрипло выплюнул Гидеон. — Мало тебе, что послов схватил?

Гном не смутился:

— Видали мы таких послов. Это дома у печки она девушка, а здесь — лазутчик и вор. Ну, крылатая, так на какие рудники тебя направили?

— На наши! Придурок! — Ору, как рыночная торговка, мельком подумала Паола и тут же решила: пусть, так оно и правильно. — У нас война, вы об этом знаете здесь или нет? Чертовы адские полчища позахватывали все наши рудники, по-твоему, мы должны были им это спустить? Я убирала чужие жезлы! На нашей земле, слышишь, на нашей! А он меня защищал! Потому что они везде и они убивают! А сюда с ним меня отправили, потому что я летать могу и исцелять и потому что по пути, неужели не ясно?! Что вы себе навыдумывали?! Совсем?!.

— Цыц!

Паола отшатнулась от внезапно наклонившегося к ней горца, уперлась затылком в стену, до боли в пальцах стиснула край лавки. С трудом сглотнула закупоривший горло ком. Докричалась, милая, сообщила какая-то слишком спокойная ее часть — та, что наблюдала происходящее словно со стороны. Вот сейчас он тебе в ответ выдаст.

Гном оскалился. Достал кривой широкий нож, провел перед глазами Паолы. Та зажмурилась.

— А если я сейчас начну из твоей нежной кожи ремни резать или твое красивое личико уродовать, то же самое повторишь?

— Да! — Паола не дала себе времени представить, к чему приведет упорство. — Да, да, да! И Всевышний тебя покарает, а может, и твои боги тоже! Ты нас назвал вероломными, на себя погляди, союзничек!

Жесткие пальцы клещами стиснули подбородок, вздернули вверх. Задохнувшись от ужаса девушка вскинула руки. Отталкивать гнома было, разумеется, глупо. Он всего лишь стиснул в кулаке оба ее запястья — показалось, кости вот-вот хрустнут, — а потом блестящее лезвие ножа мелькнуло перед глазами и опустилось вниз, и плечо ожгло внезапной рвущей болью, а потом — надсадно, выворачивая жилы, дернуло.