Легенда о свободе. Крылья - Анна Виор Страница 21

Высокий рост Ого позволил ему скоро заметить, что Вирд вышел из повозки. Он тут же направился к другу, расталкивая рабов, что столпились и, открыв рты, следили за переругиванием вольнонаемных.

Ого оказался рядом через несколько минут. Кивнул ему и прошел мимо в конец каравана, давая понять, чтобы Вирд следовал за ним.

Вирд помедлил только мгновение, еще раз бросил взгляд на коротышку в зеленом платке, покрасневшего от досады как вареный рак – его план идти дальше никто не хотел принимать, – и последовал за Ого.

Когда он отыскал рыжую голову кутийца среди людей к’Хаиль Кох-То, Ого заигрывал с несколькими рабынями в желтых поясах. Девушки вяло улыбались ему, изнывая от жары и желая присесть после долгого перехода, который, в отличие от самого Ого, проделали пешком.

Вирд с другом стали чуть в стороне от рабов, и Ого заговорил:

– Знаешь, о чем я спрашиваю себя почти каждый день?

Вирд пожал плечами.

– Ты это или нет? – ответил кутиец на свой же вопрос. – Знаешь, когда я говорил к’Хаиль Фенэ, что ты не Рохо, то сам почти верил в это. Когда ты успел выучиться так играть на этой… как ее…

– Флейте, – вставил Вирд.

– Да, флейте! Так когда?

Вирд снова пожал плечами:

– Это та же свирель… Ты же знаешь, что я всегда любил на ней играть. Меня и научила-то твоя мама.

– Да… это правда… – протянул Ого. – Но все равно, я гляжу, как ты изменился, и не верю… Ты – вылитый благородный! Словно тебя воспитали семь учителей к’Хаэля, а не старик Рулк и моя золотая мамочка.

Вирд недоумевал, почему сегодня все говорят ему что-то в этом духе: «Ты ведешь себя как благородный». Вирд просто был Вирдом. Да, он точно не хотел опять становиться рабом Рохо, но он знать не знал, как ведут себя благородные.

– Ты даже голову и спину держишь так, что этот жирный боров Оргон-младший удавился бы от зависти!

Вирд засмеялся:

– Ого! Что ты говоришь такое? Я просто оделся по-другому, к тому же эту одежду ты сам для меня достал!

– Ты изменился… И зовут тебя теперь иначе… – Ого вздохнул, будто сожалея.

– Я все еще твой друг, Ого. Я – твой друг.

Ого расцвел обычной своей улыбкой, он поднял было ручищу, чтобы хлопнуть со всей силы Вирда по спине, а Вирд напрягся, вспоминая нехилый дружеский жест, который не раз ему пришлось испытать, но кутиец, оглянувшись на рабов к’Хаиль Кох-То, передумал: что они подумают, когда увидят, как раб Ого бьет по спине свободного ученика музыканта?..

– Просто я немного завидую тебе, Вирд, – сказал Ого наконец. – Свобода есть свобода… И как бы я ни уважал к’Хаиль Фенэ, как бы хорошо ни относилась ко мне она – я все-таки раб… Кстати, а где Мастер Гани Наэль?

– Он выпил лишнего и спит, – ответил Вирд.

– Странно, – протянул Ого, – я думал, что он может выпить бочку и не опьянеть… Он опустошил почти половину запасов вина к’Хаиль Фенэ – и ни разу у него даже язык не заплелся.

Вирд задумался над словами друга. Но Ого заговорил о том, что заставило его забыть о внезапно захмелевшем Мастере Наэле:

– Ты думаешь, они потеряли твой след?

– Не знаю, Ого, это было бы большой удачей.

– Ошейник все еще у тебя?

– Да. Очень хочется верить, что он уже никогда не понадобится мне.

– А ты понял, как у тебя получилось? Ну… снять его…

– Нет, Ого, нет. Я не знаю, что тогда произошло. Словно внутри меня… какая-то сила… Что-то похожее было со мной, когда я играл… в тот день… Фенэ чуть не узнала меня… Но я не знаю, клянусь, не знаю, что это…

В конце второй недели со дня их отбытия из Бурона караван вплотную приблизился к гряде Сиодар. Дальше начинался крутой подъем, и широкая дорога уходила куда-то в небо. Справа и слева на востоке и западе возвышались величественные горы с белыми вершинами, на которые, как птицы на насест, пытались присесть кудрявые облака.

Караван прибыл к перевалу Майет во второй половине дня. Время обеда уже миновало, но сегодня обошлись без обычной стоянки – госпожа Фенэ хотела добраться до перевала еще засветло. Теперь впереди было достаточно времени, чтобы похлебать каши, приготовленной рабами в походных котлах, чтобы отдохнуть и набраться сил перед переходом через горы.

Здесь, у подножия гряды, было уже не так жарко, как в Диких землях или в Аре, но в то, что Вирду понадобятся те ватные штаны, он еще не верил. С гор дул свежий ветер, и Вирд с удовольствием вдыхал горный воздух, насыщенный ароматом трав.

«Я прожил еще один день свободным!» Хотелось поверить в то, что Оргон уже потерял его след, а может, ко всем его многочисленным в последнее время удачам добавилась еще одна, самая невероятная – Оргон забыл о нем?

Странно было вот так без дела слоняться по лагерю и смотреть, как суетятся занятые работой невольники. Охранники в кожаных доспехах выглядели веселыми, они рады были, что Дикие земли остались позади, хотя вздохнуть свободно они смогут, только когда перейдут Майет. Утариец и одноглазый играли в камни, а остальные, кто не был на постах – со всем вниманием следили за каждым броском, взрываясь то и дело ругательствами и разочарованными возгласами: похоже, утарийцу везло, а они все были на стороне одноглазого.

Вирд прошел мимо стражей, мимо еще одного костра, на котором готовилась дичь: в караване нашлись охотники, которые настреляли немало выпорхнувших из высокой травы перепелов, когда бесплодные каменистые просторы Диких земель сменились зелеными лугами у подножия Сиодар.

Рабыни уже несли в высоких кувшинах воду из горного ручья, что обнаружился с восточной стороны лагеря прямо за высящейся среди густой травы голой скалой, похожей на вспоровший брюхо земли каменный кинжал.

Одна из женщин – юная смуглая красавица с кувшином на плече в сером платье, перетянутом зеленым поясом, – рабыня к’Хаиль Фенэ, улыбнулась Вирду и сразу опустила глаза. Другие захихикали.

Вирд тоже усмехнулся краешком рта и подумал, что к’Хаиль Фенэ совершенно по-другому обращается со своими рабами, нежели к’Хаэль Оргон – у того девушки не заигрывают со свободными, да и вообще редко смеются.

Проснуться среди ночи Вирда заставила естественная потребность. Почему-то журчание протекающего неподалеку ручья в тишине делало эту потребность совершенно невыносимой. Вирд вскочил и стал пробираться сквозь ночной лагерь к его краю. Он обходил растянувшихся на одеялах или просто на голой земле спящих людей, иногда переступая через чьи-то раскинувшиеся руки и ноги.

Здесь, у перевала, удобного места для отдыха такого количества людей было не так уж и много. Никто, конечно, не хотел ложиться на склоне, чтобы потом во сне скатиться вниз и намять себе бока об острые камни. А ровных участков, обильно поросших мягкой травой, оказалось совсем мало. Конечно, самое лучшее место в первую очередь занял шатер хозяек (в этот раз они вдвоем ограничились одним кровом), затем выбор предоставили Мастеру Музыканту и его ученику, потом – вольнонаемным и приближенным рабам. Остальным же приходилось ютиться там, где можно было вытянуть ноги, но среди рабов действовало правило: в тесноте, да не в обиде.