Орлиная гора - Инна Живетьева Страница 22

Звякнул замок на кованых воротцах. Деревянная дверь за ними сдерживает ветер, шуршит осыпающимся песком. Ничего, Митька проверял – можно открыть. Лишь бы Темка до своих дошел, не заплутал, не рухнул без сил. Помоги ему Олень-покровитель.

– А зеркальце я потерял, – вспомнил Митька. – Когда наперерез лошадям бросился, видно, выпало.

– Да и шакал с ним! Пошли! – У Темки лихорадочно блестели глаза.

Ну вот, он все-таки предложил это. Митька чуть поежился, выдохнул:

– Я не могу.

– Почему?!

– Тем, если ты мне покажешь источник, я не смогу вернуться в крепость. Ты сам не пустишь. А тут – мои люди. Солдаты князя Дина. Солдаты рода золотого Орла.

– Ну и чем ты им поможешь, если останешься?

Митька повел плечом. В тонком луче света, пробивавшемся через щель, сверкнул золотой галун. У Темки брови сошлись на переносице:

– Пойдем, пожалуйста! У вас же почти нет воды!!! Я не могу тебя тут бросить… ты же погибнешь.

– Нет.

Митька не верит в собственную смерть. Но как трудно одним словом перекрыть путь к воде! Каждая буква колючим комком царапнула пересохшее горло, растянула потрескавшиеся губы до сукровицы. Как же хочется пить! Кажется, все на свете бы отдал, а вот невозможно уйти.

– Ну не могу я сказать Герману, где источник. А ты… Ты же не солдат, Митька. Ну не солдат ты! Тебе летописи писать нужно. Ты правду видишь.

Да, Митька не изменит судьбу гарнизона. Глупо сходить с ума от жажды, когда можно спастись. Лежат в замковой библиотеке старые свитки, и только княжич знает, что осудили невинного. Как хочется согласиться с Темкой! Так много аргументов – за. И так мало – против.

– Думаешь, об осажденной крепости пишут те, кто отсиживался в соседней деревне? Нельзя, понимаешь? Нельзя. Летописцу нельзя, так же, как и воину. Он лгать не имеет права! И ты не приходи больше, слышишь? Выследят. Уходи же!

Темка набычился, уперся кулаками в стену. Где-то там, за толстой каменной кладкой, через тысячи шагов по золотой пустыне бьет источник. Холодная, свежая, чистая вода поит воздух влагой. Подставить бы ладони горстью, ткнуться губами… Митька мотнул головой:

– Я клятву королю давал.

Дверь открывается наружу, на нее нанесло столько песка, что не сразу и сдвинешь, но Митька должен это сделать. Темка, наваливаясь на створку, вкладывал всю свою злость, точно она виновата. На сапоги просыпалась бронза, ударило по глазам солнце. Все, Темка протиснется.

– Ты в крепость? Или к… источнику? – на последнем слове у Митьки сорвался голос, он облизнул губы.

Темка глянул на восход:

– Домой. Шурку перехватить, пока не ушел. Нечего ему по Пескам шляться. Митька… Ну… Пошли, а? Сразу к источнику. Там вода. Ты же мне свою отдал. Пошли!

Мотнул головой:

– Нет. Топай давай, а то хватятся.

Трудно прощаться, если не уверены, увидятся ли еще. Митьке – оставаться в умирающей от жажды крепости. Темке – дорога в Черные пески, из которых можно не вернуться.

– Иди, – повторил Митька.

– Дурак! – голос Германа накрыл мальчишек. Темка рванулся к двери, но ему заломили руки за спину. – Дурак! – повторил капитан и с размаху ударил Митьку – брызнула кровь из разбитого носа. – Мы же за вами следили! Он бы привел нас к источнику!!! Дерьмо шакалье!

Княжич отер кровь с лица, рывком поднялся. Ярость полыхнула алым огнем перед глазами:

– Как ты смеешь?!

Удар сбил с ног, заставил хлебнуть горячего, колючего воздуха. Герман наклонился, схватил Митьку за грудки. Глаза капитана светились ненавистью:

– Игры кончились, сопляки. Я из-за вашей дурости подыхать не собираюсь. Я твоего дружка на кусочки порежу, кожу сдеру, но он расскажет! Сам виноват, княжич, надо было соглашаться с ним идти.

Митька вскинул голову, встретился глазами с Темкой:

– Он не скажет.

Матерь-заступница, он не скажет!

– Скажет. Все скажет!

Помоги ему…

* * *

Темка выгнулся, рванулся из пут. Сквозь оглушающую боль послышался голос Митьки. Чудак, разве их можно сейчас в чем-то убедить? Бесполезно, подумал Темка. Бесполезно.

Боль снова покатилась вдоль позвоночника, вырвалась криком сквозь стиснутые зубы. Будь ты проклят, сволочь! Закусить губу до солоноватого привкуса. Больно! Как больно, мамочка! Скручивается мир перед глазами, как кора в жарком огне, тонет в багровом пламени. Сил нет, как больно!

Краснота перед глазами темнеет и рассеивается. Снова Митькин голос. Темка чуть шевельнул губами, умоляя беззвучно: Митька, ты только не смотри! Не надо! Больно, Митька… Как больно! Не смотри, отвернись. Не туда, там раздувают жаровню, наливаются алым угли… Митька, я же не выдержу – закричу… Больно!!! Мама! Не смотри… Они поймут, что ничего не добьются. И будут вымещать на мне зло… Не надо! Хватит! Я не могу больше! Олень-покровитель, ну нет сил терпеть! За что, Создатель?! Не смотри, Митька, пожалуйста… Мне же от этого только хуже. Отвернись, прошу тебя! Я не могу больше…

Капитан придвинулся близко-близко, он точно обнюхивает Темку. Боль в плечах стала сильнее – пленника поставили на ноги, придерживая под локти выкрученных за спину рук. Выругался палач, испачкавшись в крови. А потом рожу Германа сменило пепельно-белое лицо княжича Дина.

– Эй! Слышишь меня? – голос капитана шуршал, точно песок по каменным плитам. – Еще соображаешь?

Тычок в спину заставил Митьку упасть на колени. Герман ухватил княжича за волосы, запрокинул ему голову. Нож уперся в горло.

– Подохнет без воды-то. Так, может, чтобы не мучился, а?

В серых Митькиных глазах ни тени страха. Темка понимает, что у того внутри все воет и корчится. Капитан не в себе, прирезать может запросто. А все-таки страха нет. Темка – дурак; думал, что высшая доблесть, это со шпагой в самую сечу. Там-то на волне вынесет, ярость и жажда победы вытеснят все прочее. Попробуй вот так постоять, с ножом у горла. Сволочь у тебя капитан, Митька! Ну и сволочь!

– Ну? – нож дрожит в руках Германа.

– Идиот, – Темка старался говорить твердо. – Наследника князя… Это мятеж, капитан! – На самом деле от страха мутилось в голове, не выкрути ему руки – так бы и рухнул под ноги палачу.

– Так я из милости! Из милости, чтобы не мучился, – жарко дохнул Герман.

Но в глазах солдат затрепыхалась нерешительность. Только добровольный палач поскреб заросшую щеку и ехидно сощурился.

– Предпочту подохнуть сам и в свой черед, – нож заставил Митьку еще сильнее запрокинуть голову. – Не дело княжичей добивать, – он словно бы не понимал, что на самом деле шантажируют Темку.