Главный бой - Юрий Никитин Страница 22

— Я не отступлю!.. Здесь будет мое королевство!

— Здесь будет твоя могила, — прорычал Добрыня.

Воин с лютым криком поднял коня на дыбы. Его меч взвился кактвердая молния, Добрыня поспешно закрылся щитом, подставив наискось, смягчаяудар, но и без того руку тряхнуло так, что онемела по плечо. Правой же рукой онткнул мечом вперед, словно сулицей. Острие коснулось живота героя, уперлось втвердые, как дерево, мышцы. Если бы на чужаке была еще и кольчуга, хотьплохонькая, Добрыня рисковал бы сам, но так острое как бритва лезвие пропоролоплоть, погрузилось почти на ладонь.

Добрыня поспешно выдернул дымящийся от крови меч, заставилконя попятиться. Воин вскрикнул с такой мощью, словно бы закричала сразу сотнячеловек. Конь Добрыни даже присел, но Добрыня хладнокровно заставил егоотступить еще на пару шагов.

— Трус! — вскричал воин. — Остановись исражайся!

— А кто бежит? — удивился Добрыня. — Не тудазабрел, парниша. В каких краях сходило голым воевать-то? Небось с тараканами?..Или люди аки тараканы?

Воин зажимал раны на животе. Лицо перекосилось, ротдергался. Похоже, меч порвал в его теле важные жилы, ибо он захрипел, началраскачиваться в седле. Женщина и рудокоп решились подъехать. Рудокоп подставилширокое плечо. Воин с усилием оперся, залитая кровью ладонь скользила, он едване падал. Женщина поспешно придержала с другой стороны.

Добрыня вложил меч в ножны. На сраженного смотрел без злобы,а его спутникам сказал деловито:

— Когда зароете этого… короля, возьмите коня и пожитки…Это, конечно, не королевство, но отсюда уходят стрижеными, ребята.

Женщина, которая не стала королевой, и рудокоп, которомуявно светило стать управителем королевства, медленно снимали умирающего воина сседла. Добрыня пустил коня шагом, дабы не подумали, что их побаивается, ноголову отворачивал, не любил смотреть на мертвяков.

Сзади прогремела частая дробь копыт. Леся догнала, протянуларуку. На ладони блестели три смятые страшными ударами, искореженные пластинкииз булата.

— Возьми. Если будешь так часто драться, то сам пойдешьголым. Ну, как этот…

Добрыня двинул плечами. Голос прогремел сурово, только самон уловил в нем горечь и скрытый смысл:

— На мою жизнь хватит.

— Уверен? — спросила Леся с сомнением.

— Да.

— Ну, как скажешь.

— Да и нет здесь горна, — добавил он, смягчаярезкость, — чтобы раскалить, расклепать, согнуть, снова склепать…

Леся, поколебавшись, спрятала пластины в дорожную сумку,одну повертела в руке. В серых чистых глазах была задумчивость, губы слегкадрогнули.

— Ну… на ближайшем привале… я попробую.

Ее пальцы проглаживали булатную пластину, словно та была изсырой глины. Когда стала ровной и красиво выгнутой, тоже отправила вслед задругими, а серые внимательные глаза прошлись взглядом по широкой груди Добрыни.

Добрыня ощутил, что против воли поглядывает на ее сильную,развитую фигуру. Конь несется под Лесей как ветер, но она в седле держитсяровно, как свеча, навстречу ветру смотрит открыто, в конскую гриву лицо непрячет. Волосы убрала, стянула ремешком, но он невольно представил, как ветеррастреплет роскошную косу и они водопадом будут струиться следом.

Она перехватила его взгляд. Ему показалось, что щеки молодойвдовы чуть порозовели. Скрывая непонятно откуда возникшую неловкость, онперевел коня на шаг, пусть отдохнет, кивнул на лук за ее плечами:

— Не могу признать, что за дерево…

— Не знаю, — ответила она смущенно. — Мнеотец подарил.

— Микула? — удивился он. — Вот уж не подумалбы…

— Да нет, — поправилась она торопливо. — Онникогда не был воином. По крайней мере, не рассказывал. А ему лук в молодостиподарил не то Святогор, не то кто-то из велетов… У меня даже три стрелысохранилось! Правда, их берегу. А пользуюсь теми, что сама делаю.

Он повертел лук в руке. Дерево темное, необычайно плотное,тяжелое. Как если бы сырой ком железа с овцу размером ковать и ковать, пока нестанет с курицу. Дерево не куют, но есть, наверное, такие породы, передкоторыми и дуб столь рыхлый, как сосна перед дубом.

— А тетива из чего?

— Двойная из задних ног тура, — ответила она.

Он прикусил язык, когда увидел, какие рукавички онанатягивает на руки. Тетива из двойной турьей жилы прошибет насквозь любую кожу изпростой бычьей шкуры. Но эти… Наверное, тоже достались от отца. А тому отневедомых велетов, что били зверей дивных, чьи непомерные кости поройвыпахивают из земли.

А Леся, перехватив его взгляд, сказала убежденно:

— Святогор рассказывал бате, что раньше люди былио-го-го какие здоровые! Даже богов били как зайцев… А сами боги ходили поземле, силой мерились. Как с другими богами, так и с людьми. И не всякий разможно было угадать, кто бог, а кто человек. Вот такие люди в старину былисильные…

— Враки, — отмахнулся Добрыня. — Скорее богимелкие.

Леся поморщилась, но спорить с витязем не рискнула, и тосчастье, что отвечает хоть сквозь зубы, заговорила с жаром:

— А потом Род повелел богам драться только с богами! Ачеловека бог мог только… ну, к примеру, уговаривать прыгнуть… в пропасть,обещая крылья… или же как-то… к слепоте или разору! Но другой бог, хоть и неволен отменить сделанное первым богом, в его воле слепого сделать ясновидящим,разоренного — могучим и красивым, а летящего в пропасть по его указкеподхватит орел или другая птица…

Она не поняла, почему от ее беззаботного голоса, ясного ичистого, витязь потемнел, соболиные брови сдвинулись, даже чуть сгорбилсявроде…

А Добрыня, стараясь остаться наедине со своей долей, началпонукать коня. Земля снова загремела под копытами. Некоторое время мчался один,одинокий и считающий дни, потом сзади стучали копыта легкой лошадки, сбокуснова замаячил силуэт стройной женщины с русой косой.

А Леся поймала себя на том, что снова украдкой посматриваетна сурового витязя. Она всегда съеживалась, будто ее били, когда от друзей отцаслышала одобрительное: «Девка у тебя, Микула, удалась на славу! Рослая,здоровая, такая любой пень из земли выдерет, а буде конь завязнет, то на плечивозьмет и домой отнесет…» А ей хотелось быть маленькой и слабенькой, рядом скоторой каждый мозгляк чувствует себя настоящим мужчиной, гордо расправляетплечи. Маленьких да слабеньких женщин всяк любит и жалеет.

Как ей хотелось быть похожей на тех беспечных румянощекиххохотушек, что всегда у парней нарасхват, у которых на щеках милые ямочки, аголоса звучат весело и зовуще! Увы, на ее щеках ни единой веснушки, а глаза безженской лукавинки, смотрят прямо и ясно, что мужчинам совсем не нравится. Имнадо, чтобы очи долу, а она всякий раз забывает…