Гульчатай, закрой личико! - Ирина Боброва Страница 22

– Не, путь верный показали. Я вышел – ходов до фига и каждый коридор обезьянами под завязку набит. Ну они безмозглые, типа до людей их так и не доделали, я их даже не бил, просто немного раскидал. Не убивать же животных? Но обезьянник зря, конечно, разворотил. В натуре, только потом додумался, что та обезьяна большая была, а эти маленькие. И много их. В натуре, не то стадо попалось. Да вы что, сами не видели? Я их пачками в эти типа норы выкидывал.

– Альбертушка, – вздохнула Гризелла, – эти норы называются Мутными колодцами, а те, кого ты пачками из них выкидывал, – тролли.

– А вот порода мартышек мне тоже по фигу. Мексики там нет, я весь лабиринт прочесал на три раза. Куда теперь идти – ума не приложу.

– В замке лесных оборотней она, – сказала ведьма.

– Э, слюший, – донеслось сверху, – я мальчишку-кибальчишку доставил! И твой слова, Кашмар-апа, точно передал. Сказал, читобы на тюрма Аполлоша закрыли, пока война-майна не кончится, а то висякий зараз-мараз ципиляться будет.

– Эй, Хасан, спускайся, короля к замку повезешь, мы следом поедем, – распорядилась Гризелла, взбираясь на спину Тыгдынского коня.

– Акава, ты быстро бегать умеешь? – спросил Самсон, помогая старой ведьме.

– А то, – ответила та и, топнув ножкой, превратилась в белую кобылку с волнистой зеленой гривой.

Лошадка нервно перебирала передними ногами и пританцовывала на месте, готовясь в любой момент сорваться и понестись вперед. Она покосилась на оторопевшего Самсона зеленым глазом и громко заржала.

– Не, рыжий, тебе, в натуре, с бабами не везет, – сказал Полухайкин уже с ковра-самолета. – Во, в натуре, облом – теперь пять лет лошадь целовать будешь. Мне амиго говорил, что у тебя по судьбе сильно напутано, но чтоб так! Ну гони, водила, не обижу!

Ковер-самолет набрал высоту и понёсся вперед.

Самсон вскочил на спину кобылы и нахмурился, думая над тем, что сказал Альберт. Тут он заметил, что Тыгдын не сводит с его жены в лошадином обличье прямо-таки влюбленных глаз.

– Шею сверну, – мрачно пообещал он коню.

– Я не с той целью, – смутился Тыгдынский конь, сбиваясь с шага. – Я просто феномен изучаю.

– На конюшне у Брунгильды изучай, – сердито посоветовал ревнивый муж.

– А его туда Бяша не пускает, – прыснула Гризелла. – Да и старый он уже.

– Старый конь борозды не портит, – огрызнулся Тыгдын.

– Вот и ладушки, сейчас ты у меня эту борозду и вспашешь. Мордой своей лошадиной, между прочим, пахать будешь!

– Самсон, ты ревнуешь, что ли? – спросила Акава и звонко заржала. Самсон догадался, что она смеется, и, кажется, над ним. – Успокойся, любимый, мне не очень нравится этим заниматься в лошадиной шкуре, хотя все зависит от обстоятельств.

– Что?!

– Ну обстоятельства разные бывают. Я ведь то человек, то птица, то конь. А когда сидишь в чужой шкуре, то и ведешь себя соответственно.

– Ну, милая, если ты сейчас в лошадиной шкуре и ведешь себя соответственно, то и я тоже буду себя вести соответственно, – сказал Самсон и достал из-за голенища цыганский кнут.

– Уж не собрался ли ты, Самсонушка, супругу порешить? – с беспокойством спросила ведьма.

– Нет, Гризелла, супругу я пальцем не трону, а вот наглую лошадь, на которой сейчас еду, проучить не мешает!

Он взмахнул кнутом и принялся охаживать крутые бока. Быстроногая кобылка понеслась словно ветер, оставив позади старого Тыгдына. Она так легко перепрыгивала через завалы на дороге, что Тыгдын позавидовал ее резвости. Потом он вспомнил, чем эта резвость вызвана, и вздохнул, сочувствуя Акаве.

– Ох и задаст она ему, когда опять женщиной станет, – заметила ведьма.

– Нет, Гризелла, не задаст, – вздохнул Тыгдын, – после того как кнута попробуешь, сразу таким послушным становишься, что самому противно. Если бы ты хоть раз побывала в моей шкуре, то поняла бы меня.

– Спасибо, мне и в своей шкуре хорошо. А ты под ноги смотри, с пути не сбейся.

– Не беспокойся, я хорошо знаю, где замок Акавы находится.

– И откуда же?

– Был я там. Давно, правда, но все равно, более странного места не видел. Мне особенно зеркальный лабиринт понравился.

– Там и такое есть?

– Да. Лесные оборотни – большие озорники, подшутить любят. Я тогда только из жеребячьего возраста вышел, понравилась мне одна кобылка, тоже с зеленой гривой. Махнула игриво хвостом – я за ней. Она в ворота – я следом, а как внутри оказался – посмотрел, а там этих кобыл – видимо-невидимо.

– Конюшня, что ли?

– Лабиринт зеркальный. Потом красавица исчезла, и в каждом зеркале осталось только мое отражение. Представляешь, какое удовольствие смотреть на шестьсот двадцать девять тысяч триста восемнадцать морд, точных копий твоей собственной.

– Не представляю. А как ты умудрился сосчитать?

– Чем мне там было неделю заниматься? И скажу – испытание не из легких. Сначала себя любишь и любуешься, а потом надоедает, на седьмой день ты эту морду начинаешь ненавидеть. Это я потом догадался, что выйти из лабиринта можно через любое зеркало. Вспомнил, что когда я в замок влетел, то вместо двери за спиной зеркало оказалось.

Тыгдын умолчал о том, что когда он в ярости кинулся на стену, а совсем не догадался, как сказал Гризелле, то передние копыта провалились в пустоту и он съехал на крупе в затянутый тиной пруд.

Конь вздохнул и надолго замолчал. Гризелла, не привыкшая к тряске, тоже примолкла. Ковер-самолет с королем Полухайкиным на борту прибавил скорость и уже казался просто точкой в небе. Ведьма заметила, что летающий половик снижается. Она прищурилась, пытаясь увидеть замок, но не смогла. Для себя решила, что нужное место уже близко, и подумала о том, где сейчас Гуча. Скорее всего, уже в замке, решила она, и пришпорила Тыгдына голыми пятками.

Гуча действительно был в замке, но вот как он туда попал.

Черт долго шел по правому коридору. Стены сужались, потолок опускался все ниже и ниже. Сначала Гуча согнулся в три погибели, потом пришлось ползти. Сообрази он вовремя, что огромная горилла тоже не пролезла бы в эту норку, сразу же вернулся бы назад. Свернул бы в левый коридор, чем уберег бы ангела от беды, а себя от насмешек, которыми его позже будут изводить друзья. Но маленькая дверца перед глазами возникла раньше, чем спасительная мысль окончательно сформировалась в голове. А жаль. Он бы мог избежать такого конфуза, по сравнению с которым принудительное обучение его портновскому искусству показалось бы милой шуткой. Гуча толкнул дверцу и вполз в полутемное помещение.

Как и обещала надпись на камне, эта дорога привела к богатству. Вспыхнули факелы. Черт осмотрел помещение и присвистнул – столько добра в одном месте! Комната, надо сказать, не маленькая, была заставлена огромными сундуками. На них горками лежали мешки, из которых на пол пещеры стекали струйки золотого песка. Горы изделий из золота и драгоценных камней могли бы свести с ума любую кокетку. Все это сверкало, искрилось, переливалось в свете факелов, закрепленных на подставке в центре сокровищницы.