Бесшабашный. Книга 3. Золотая пряжа - Корнелия Функе Страница 22

Час проходил за часом. Сильвен рассказывал о канадских кузенах и девушке, ради которой он подался в Нью-Йорк, а Джекоб впервые за долгие годы вспомнил о единственном школьном учителе, который не считал его круглым идиотом. А потом еще ту ночь, когда Ханута едва не пристрелил его по пьяни.

Наконец раздался шорох, едва слышный.

Щелкнул замок. Послышались шаги, такие легкие, что ошибиться было невозможно.

– Джекоб? – Этот голос будто сорвался с его губ, так долго он звучал у него в голове.

Он четко различал ее силуэт, несмотря на туман перед глазами. «Я люблю тебя, сильно-сильно…» – разве Джекоб это сказал? Он не мог, эта тема стала запретной, с тех пор как эльф купил его сердце.

– И что теперь? – бурчал над ухом Сильвен. – Зачем ты велела мне сюда его притащить? Maudite Marde, теперь мы сидим в ловушке.

Лиса его не слушала.

– Зеркало из кабинета твоего отца, – прошептала она Джекобу, – оно здесь.

Здесь? Мысли в его больной голове зашевелились.

– Что с Уиллом, где Клара?

– Вы здесь единственные пленники. – Она схватила его за руку. – Мы вернемся, как только ты снова сможешь видеть.

Сильвен насупился, как ребенок, когда ему предложили приблизиться к зеркалу. В конце концов Лиса схватила его руку и прижала к стеклу. Сильвен Калеб Фаулер исчез – и зеркало перестало быть только их тайной. Если, конечно, когда-нибудь было. Судя по всему, Игрок всегда знал о нем.

– Ayoye! Ta-bar-nak!

Возня. Сопение. Джекобу померещились очертания башенного окна, на фоне которого выступил силуэт его бывшего сокамерника, судя по всему с кем-то боровшегося. Кто бы ни был его соперник, Сильвен победил.

– St-Ciboire! – Он склонился к распростертому у его ног неподвижному телу. – Он на меня набросился, клянусь! Ah benTabarnak! – Сильвен брезгливо поморщился, голос его дрожал.

– Это острозуб, Сильвен.

– Кто? Maudite Marde, кажется, я сломал ему шею.

Последняя реплика прозвучала подавленно. Что ж, по крайней мере, они не притащили в Зазеркалье хладнокровного убийцу.

Джекоб вот уже несколько лет пытался поймать старого кровососа, когда-то приветствовавшего его в этом мире укусом в шею. Помимо всего прочего, острозуб воровал младенцев из колыбелей.

– Ну?

Лиса посмотрела на Джекоба, который едва различал мерцающее пятно зеркала. Трудно было представить, что по другую его сторону не кабинет отца, а складское помещение.

– Может, мне вернуться и поискать Уилла? – спросила Лиса и взяла Джекоба за руку.

– Нет, я сам схожу, как только снова прозрею.

Джекоб отвернулся и пошел вперед. На мгновение ему стало страшно: он представил себе, как эльф наблюдает за ними с той стороны. «У твоей Лисы будут красивые дети. Надеюсь, вы не заставите меня долго ждать». Джекоб стряхнул ее руку, как будто даже право прикасаться к ней продал эльфу.

Это такая игра, Джекоб, – запретный плод. После сделки с эльфом Лиска стала лишь более желанной. Но более или менее – цена одна.

Как ему хотелось разбить это зеркало, но что потом? Теперь окончательно стало ясно, что оно не одно, и пока другие не найдены, это остается единственной дорогой обратно.

– Где мы? – Сильвен встал у башенного окна. – Simonac! Похоже, что-то старинное… Старинное, без дураков.

Джекоб оглянулся на зеркало. Точнее, на пятно, которое различал вместе него.

– Подожди, пока они не придут сами, – угадала его мысли Лиска. – Иначе мы вынудим их разыскивать нас. Не будем усложнять.

Что бы он без нее делал? Нет, так просто он ее не отдаст. Ты не имеешь на это права, Джекоб. Ты не смеешь даже думать об этом.

Никогда. Как же он ненавидел это слово!

Лиска спустилась первой. Джекоб едва не сломал себе шею, когда последовал за ней, вцепившись в закрепленную на окне веревку. Казалось, лишь чудо помогло ему спуститься на землю невредимым. Лиса привалила к двери парочку камней, чтобы в следующий раз было видно, пользовался ли кто-нибудь потайным ходом в их отсутствие.

– Tabarnak! Там такой крохотный человечек! Я знал, что это зеркало творит дьявольщину, но чтоб такое…

Похоже, Сильвен встретил своего первого дупляка. Впервые за все эти годы они провели в Зазеркалье чужака, которому теперь ничто не мешало выболтать их тайну кому угодно в том или другом мире. Джекоб вздохнул. До сих пор он не рассказывал о зеркале даже Хануте.

– Bout de ciarge! Кто это?

Лиса едва сдерживалась от смеха.

– Это дупляк, Сильвен. Береги карманы, они прирожденные воришки.

– Ta-bar-nak!

Судя по восторженной физиономии Сильвена Калеба Фаулера, домой его пока не тянуло.

Джон не мог дождаться возвращения в Альбион. Какое бы отвращение ни внушали ему морские путешествия, только на этом острове он и чувствовал себя дома. Альбион предоставил ему убежище, когда жизнь разлетелась на тысячи осколков, и Джон уже не чаял что-нибудь из них собрать. Там он получил и признание, которого долгие годы напрасно добивался в своем мире, и женщину, которая его боготворила. Кого заботило, что жил он с чужим лицом?

Так много причин быть счастливым, почему же Джон до сих пор таковым себя не чувствовал? Потому что счастья не существует. Голос разума вмиг обрывал праздные мысли, но Джон давно научился его игнорировать.

Он позаботится о том, чтобы его возвращение обставили с помпой. В конце концов, он оправдал надежды Уилфреда Альбийского.

Бесшабашному нравилось быть королевским посланником. Даже вооруженные охранники – бесплатное приложение к должности, которое он до сих пор был вынужден терпеть, – не казались в это июньское утро такими навязчивыми. От одного из них так несло чесноком, что Джон отворачивал лицо, отдавая распоряжения из окна кареты. В Кале им надо быть самое позднее через три часа. Из Дункерка паромы в Альбион отходили гораздо чаще, однако Дункерк находился во Фландрии, вот уже два месяца оккупированной гоилами, поэтому Джон настоял на том, чтобы переправляться в Кале. Командовавший его телохранителями офицер снисходительно заметил, что даже гоилы блюдут международные соглашения и вряд ли отважатся нападать на королевского посланника. Джон подозрительно поднял брови: уж не держит ли молодой человек его за труса? Собственно, храбрецом Джон и сам себя не считал, хотя четыре года гоильских застенков до некоторой степени извиняли его осторожность.