Тарра. Граница бури. Летопись вторая - Вера Камша Страница 23

— Слушаю, — просто ответила тарскийка, — просто мне совсем невмоготу бороться с этим проклятым предчувствием.

— Что, совсем как тогда?

— Хуже. — Она грустно улыбнулась. — Тогда у меня на сердце лежала жаба, теперь — атэвский эр-хабо. [6]

— Весело, — вздохнул Астен. — Перед приходом Охотника ты испытала нечто подобное?

— Нет. Я спала и сквозь сон услышала зов. Некто именем Ройгу велел мне следовать за ним. Я ничуть не испугалась. Просто разбудила тебя, хотя ты, по-моему, не спал. А дальше ты все знаешь.

— Значит, это не Ройгу. Что ж, я так и думал.

— Тогда кто? — Она взглянула в глаза принца-Лебедя.

— Мои соплеменники. Мы, то есть я выдал себя, когда сжег Охотника… Синяя Тень растаяла, я теперь как на ладони. Для родной крови, для любого Светорожденного, кто возьмется отследить след магии Дома Розы… Самое печальное, что я могу их всех уничтожить. И я буду, скорее всего, должен это сделать, но ведь я же их всех знаю! Я уж не говорю о том, что за нами наверняка идет Эанке. Хоть бы только без Нанниэли…

Герика не ответила. И хвала Великому Лебедю.

Астен вновь оглядел так приглянувшуюся ему поляну. Что ж, место вполне годится для битвы… Лебединый принц аккуратно сложил все пожитки, кроме меча, под особенно густой куст шиповника. Проверил, как лежит в руке эфес, как ходит меч в ножнах, расстегнул плащ, чтобы сбросить при первой необходимости. Геро смотрела на его приготовления тревожными серыми глазами.

— Мы остаемся тут. — Она не спрашивала, она утверждала.

— Да, — просто ответил эльф. — Бежать не имеет смысла. Эанке всегда меня найдет. Что поделаешь, родная кровь… Думаю, чем раньше все кончится, тем лучше. Может быть, вы с Преданным уйдете в лес и переждете?

— Нет, — это тихое «нет» прозвучало удивительно твердо, — я останусь. Это единственное место, где мне не будет страшно.

— Я так и думал. — Астен поцеловал руку Герики, словно они находились в бальном зале. — Если что, постарайся выжить и дойти. Назло всем.

— Ты говоришь так, будто не надеешься. Не надо, прошу тебя…

— Надо. — Астен все еще не выпускал ее руки. — Лучше попрощаться, чем не успеть сделать это. Я не рискну сказать, что уже люблю тебя, но если удача от нас не отвернется, у нас может быть будущее.

— Странно, — она подняла глаза к небу, в котором дрожал почти мертвый месяц, — я могу слово в слово повторить твои слова. Хорошо, если тебя убьют, я постараюсь выжить и дойти до Эланда, если… Хотя вряд ли мне это удастся, я не колдунья и даже не воительница.

Астен бросил на землю свой плащ, и они долго сидели на нем в обнимку, закутавшись в плащ Герики. Все было сказано, но молчание не было тягостным. Наоборот. С каждым мгновением, с каждым толчком сердца в их души входили покой и надежда.

3

Из четверых обитателей заимки только один кое-как изъяснялся на старом тарскийском. Впрочем, для Романа и это было находкой. Хоть тарскийцы и называли свой говор языком, он не очень-то отличался от таянского, который, в свою очередь, был не чем иным, как испорченным арцийским. Просто в Высоком Замке или Идаконе нобили, почитающие себя грамотными, предпочитали говорить и читать на языке империи, пусть даже та переживала не лучшие свои годы. Тарскийские же умники возвели простонародный говор в ранг языка, доказывая, что именно из Тарски, от Циалы, и берет начало вся Арция. Год назад это было смешно, сейчас становилось страшно.

Как бы то ни было, южные гоблины торговали с тарскийцами, а потому вынужденно овладевали их наречием. Старый Рэннок пад Коэй в свое время спустил немало плотов по бурным горным рекам и довольно много общался с людьми, что, собственно говоря, и заставило его задуматься о том, так ли уж они плохи и изначально греховны, как утверждали старейшины и жрецы.

Рамиэрлю опять повезло. Прихотливая судьба привела его не в расположенную в половине диа от места встречи с Грэддоком — именно так звали спасенного юношу — деревню Ладэка, где заправлял ненавидящий не только эльфов, но и людей жрец-старейшина, а к изгоям, которых сама жизнь сделала терпимыми.

В доме, окруженном частоколом с насаженными на него звериными черепами — умилостивить Горных Хозяев, — жило четверо. Раньше всех на заимке обосновался Рэннок, который не был тогда ни старым, ни седым. Даже среди обладающих медвежьей силой гоблинов предводитель ватаги вогоражей [7]выделялся силой и смелостью. Никому иному не удалось бы спасти от расправы забравшихся в окрестности деревни людей — мужчину и женщину, искавших в горах лучшей доли.

Было это, как назло, в канун праздника Начала Весны, когда нужно приносить жертву Ночи, чтобы та не отвернула лицо свое от своих детей и не позволила выжечь мир яростному и несправедливому солнцу. Во времена, которые ушли — Рэннок полагал, что к счастью, а жрец-старейшина Кадэррок пад Ухэр — наоборот, — в жертву Владычице и Родительнице приносили достойнейшего из юношей, и в этот же день к Ней добровольно уходили старые и немощные, дабы не висеть камнем на шее молодых. Кроме них, на Темном алтаре расставались с жизнью пленники, захваченные после того, как день стал длиннее ночи, и лучшие бараны из прошлогоднего приплода.

Тогда Ночной народ был многочисленнее и сильнее. Гоблины жили в нижних долинах в каменных городах с храмами, а воины то и дело отправлялись в набеги за добычей и пленными. Затем случилась Беда, пришлось бросать дома и уводить женщин и детей в горы. Одни ушли на север, чтобы среди острых скал и ледников думать о мести и оплакивать Изначальных Созидателей. Другие повернули на юг, где горы были пониже и полесистей. Северяне признали главенство Белых жрецов, предрекавших возвращение Созидателей, южанам же явился Волчий Пророк, запретивший приносить в жертву себе подобных и спускаться с гор до той поры, пока не прозвучит Зов Изначальных.

Поколения сменялись поколениями, южные гоблины превратились в истинных горцев, все дальше уходили времена былого могущества, все больше смахивали на сказки рассказы о чудовищах-эльфах, Созидателях, Великой Проигранной Битве. Оставались смутная тоска да раздирающий душу интерес к поселившимся на равнинах людям… И еще твердое убеждение, что никто из людей не имеет права переходить раз и навсегда определенную границу.

С теми, кто жил «по ту сторону», можно было даже торговать, тем более что приносили они вещи изумительной красоты, а в ответ просили всего ничего — деревья, каких в горах пруд пруди, шкурки и шкуры, что всегда в изобилии у каждого охотника, да вонючие травы, от которых и вовсе никакого толку. Напротив, стоило овцам или быкам забрести в заросли синявки [8]или кумарки, [9]как белая шерсть покрывалась отвратительными пятнами, которые не сходили до линьки.