Месть князя - Юрий Маслиев Страница 23

– Какие следы, господин майор! Там вокруг такие болота, что не то что от трех человек, от всей деревни следов не останется…

– Во-первых, какой «господин»?! На территории этого лагеря все пользуются лексикой, принятой у Советов. А во-вторых, сейчас с членами Вашей группы будет проведена консультация; в фарфоровых контейнерах вы получите штаммы вируса сибирской язвы. Эта деревня явится полигоном для апробирования последних исследований наших ученых-бактериологов…

Кингоро нажал на кнопку.

– Вызовите профессора Хасимото! – обратился он к заглянувшей секретарше-«комсомолке».

Подождав, когда дверь закроется, он продолжил:

– Хасимото сам проведет консультацию через своего переводчика… И никакого постороннего вмешательства, никаких следов! Неожиданно вспыхнувшая эпидемия покончит с жителями деревни в достаточно короткие сроки, а возможно, перебросится и на целый район. Местному ГПУ будет не до вас. Нахлебаются большевики, – он сделал акцент на слове «нахлебаются», в очередной раз блеснув знаниями бытовой российской лексики.

Небольшой флигель, где поселили друзей, стоявший недалеко от «штаба-исполкома», не поражал уютом, но был комфортабельно рационален. У каждого – своя комната с кроватью, тумбочкой и вешалкой. Один на троих санузел с душевой и туалетом и общая гостиная, если так можно назвать комнату, куда молчаливый китаец три раза в день, по расписанию, приносил в солдатских термосах без изысков, но сытную еду и молчаливо забирал на обратном пути грязную посуду. График занятий был не менее плотным, чем в предыдущем лагере. Правда, теперь акцент сдвинулся в сторону усвоения теоретического материала. Курсант Чахлый, он же Лопатин, добродушно посмеиваясь, просматривал недельные расписания занятий своих друзей – курсанта Гулливера-Блюма и Смерда-Муравьева.

– У нашего шефа какая-то дешево-поляризированная фантазия в подборе кличек. Никакой романтики! Их японский желтожопый прагматизм, вместе с рисом и тушеной ослятиной, меня уже достал. Никакого тебе централизованного демократизма, – продолжал он тему, издеваясь над недавно прослушанной лекцией о централизованном соподчинении властных структур в Советах. – Вот возьму, в пику всем, взбунтую этих здешних – без роду без племени красноармейских белозасранцев. Им тоже ослятина с централизмом надоела… И с песней «Взвейтесь кострами, дети Мамая, – белые жопы скифов Китая», – им недавно давали материал по детским и молодежным коммунистическим организациям. Так Лопатин-Чахлый просто сучил от восторга ногами, когда лектор идиотским тенорком пропел им гимн пионеров «Взвейтесь кострами, синие ночи», – двину их, – продолжил он после лихо, с присвистом, спетой песенки, – на Монголию. Пускай ответят за проделки своего хана Темучина [13]. Почто от Тихого океана допер к Персидскому заливу, к Египту проник. Не токмо в России – в Польше, Венгрии пошурудил, Адриатику, Венецию кизяками обгадил… Улан-Батор опять в Ургу переименую, объявлю себя хубилганом [14], назначу вас двоих главными ламами, и будем, на радость панмонголизму, приплясывать вокруг статуи бодхисатвы, – он издевательски заржал как жеребец, – Авалокитешвара [15]… и-го-го, и-го-го…

Обалдевший от скуки Лопатин еще долго выплескивал бы свою неуемную энергию, пустомеля направо и налево, если бы его не прервал Муравьев:

– Хватит балаболить, товарищ Чахлый. Вам завтра профессор Хасимото будет мозги вправлять по эпидемиологии. Александр Карлович, – он кивнул на Блюма, – будет моторы на земле изучать. А мне – в воздухе на нескольких самолетах кувыркаться, практически без перерывов, десять часов. Запаришься… И кстати, – продолжил он тему Лопатина, – согласно ламаистским законам, хубинганов ждет безбрачие… Так что пойдем, братья-славяне, перед сном пройдемся по свежему воздуху.

– Ну что ж, ежели безбрачие, тады, конечно, пущай другие бунтуют…

Лопатин устало поднялся, взглянул на друзей ставшими вдруг тоскливо-потухшими глазами и с какой-то безнадежностью, так не свойственной ему, махнул рукой:

– Ну что ж, пошли прогуляемся.

Ежедневные вечерние прогулки были обязательными. Домик, в который их заселили, был нашпигован микрофонами, обнаружить которые не составило особого труда.

– Что случилось, Женя? – с тревогой обратился к нему Михаил, положив руку на его ставшие вдруг поникше-покатыми широкие плечи.

Он сразу разглядел за агрессивной веселостью друга потерянное душевное равновесие.

– Пастеурелла пестис, – тихо пробормотал Лопатин.

– Что? – не понял Муравьев.

– Пастеурелла пестис – легочная чума, – пояснил Лопатин. – Этот подонок Хасимото – чудовище. Я его без содрогания видеть не могу. А сегодня еле сдержался, чтобы не свернуть ему шею… Да еще этот садист Сипайло и трое подчиненных ему ублюдков… Я поначалу не мог понять – зачем этим явным садистам-палачам лекции по эпидемиологии?! Но сегодня Сипайло распустил язык, просветил… В общем, начну по порядку и прошу не перебивать.

Он поежился. На южной оконечности Большого Хингана в октябре становилось прохладно, особенно когда осеннее солнце скрывалось за холмисто-пологими вершинами гор. Россыпь крупных звезд-бриллиантов ярко светилась в тишине на бархатной витрине ночи. Ни звука, ни дуновения.

Евгений понизил голос, который далеко разносился в это пустынное время:

– Как ученому-бактериологу, эпидемиологу, профессору Хасимото, мне кажется, в мире нет равных. Но клятва Гиппократа, Женевский протокол о запрещении применения во время военных действий отравляющих веществ для него – пустой звук. Лекции, которые он вел о природе таких заболеваний, как чума, сибирская язва, холера, оспа, и методах борьбы с ними, в которых японцы достигли, несомненно, больших успехов, постепенно изменили направление. Вы, наверное, уже понимаете – на какое именно?!.

– Понятно, – прервал его Блюм. – Они разрабатывают методы уничтожения живой силы при помощи распространения на территории противника, далеко в тылу, различных эпидемий. Ничто не ново под луной! Кто из древних полководцев не соблазнялся возможностью легкой победы, забрасывая в осажденные города трупы умерших от заболеваний людей и животных?!.

– Я же просил не перебивать, – несколько раздраженно остановил его Лопатин. – У них это уже ставится на промышленную основу, и где-то здесь, в горах, расположен научно-исследовательский бактериологический центр… Буду краток. Во-первых, сегодня эта дрянь, полковник Сипайло, в порыве хвастливой откровенности сообщил, что Кингоро ему намекнул о том, что к нам в учебный лагерь прибывает ответственная комиссия, которая будет не только карать и миловать, но и отмечать особо отличившихся, и что он и его группа представлены к наградам. После этого он презрительно заметил, что, пока некоторые, он имел в виду нас, на лекциях штаны протирают да различные фортеля на учебных самолетах в воздухе выссывают, – Лопатин удачно передразнил шепелявую речь Сипайло, – он этим самым аристократам уже дорожку в будущее проложил… Подслушал, гад, как я тебя Стрельцовым в шутку назвал, – кивнул он в сторону Михаила, – а Блюма – Угрюмовым. Он, хоть и дурак дураком, а зря у барона Унгерна в контрразведчиках не ходил – два плюс два прибавил и получил полную картину… Оказывается, эпидемия, разразившаяся, по словам Кингоро, и погубившая вместе с семьей Стрельцовых да Угрюмовых всех жителей забайкальской деревушки, возникла не сама по себе, а с помощью команды Сипайло, получившего термосы со штаммами сибирской язвы из рук чистоплюя, ученого-теоретика профессора Хасимото. И мы с вами, господа, являемся косвенными участниками массового убийства мирных жителей целой деревни!..