Благословение Пана - Эдвард Дансейни Страница 23

– Совсем нет. Чтобы работать, так же необходимо отдыхать, как иметь чернила. Если бы не вы, то через пять минут я отправился бы выкапывать подорожник. Поверьте, я предпочитаю поговорить.

– Вы очень добры. Так вот, меня интересует, насколько сильно вера в Пана влияла на жизнь греков, какие обряды они отправляли, как обставлялось появление Пана среди людей. Конечно же, нам известно о его явлении Фидиппиду. А еще это случалось? Ну, и все прочее.

– Об этих обрядах, тем более о явлении Пана после Пелопоннесской войны почти ничего не известно, а ведь я, если помните, занимался более поздним периодом.

– Более поздним? – переспросил Анрел, но так тихо, что Хетли не услышал его.

– Прошу прощения?

– Вы занимались более поздним периодом? – повторил свой вопрос Анрел.

– Да. Начиная с Пелопоннесской войны. То есть с зари цивилизации, так сказать, до наступления утра.

– Ах, так.

– Мне не приходилось ничего читать о более раннем прошлом, – сказал Хетли.

– А потом они уже не поклонялись Пану?

– Ну, некоторое время его огонь еще горел, лет сто примерно. Однако…

– Его огонь?

– Огонь на том алтаре, что был в пещере недалеко от Акрополя. А потом он погас.

– Вы думаете, что позднее Пан не оказывал влияния на греков? – спросил Анрел.

– Нет, нет, – испуганно проговорил Хетли, не желая, чтобы ему приписали утверждение, которого он не делал, ведь у него была безупречная репутация ученого. – Этого я не говорил. Влияние – совсем другое дело. О влияниях говорят: чем они сильнее, тем дольше их ощущают. Не могу сказать, как долго было его влияние, однако время от времени оно возобновлялось и в мой период, то есть в тот период, которым я занимался. Они не очень увлекались обрядами, и Пан, насколько мне помнится, не… Однако я говорю так, как будто он реально жил. Иногда так бывает, стоит погрузиться в старинный фольклор.

– Мистер Хетли, вам приходилось слышать о преподобном Артуре Дэвидсоне?

– Нет, – ответил Хетли. – Как будто нет.

– Он очень навредил Волдингу. А потом сбежал. И теперь там я. Очень он навредил. И под его влиянием, которое теперь проявляется, под его влиянием мои бедные прихожане обращаются в язычество. Нет, в церковь они еще приходят, как вы сами видели, но духовно они не лучше тех, к которым посылают миссионеров. И становятся хуже. Становятся хуже.

– Вы ведь не перестали им проповедовать? Нет, конечно. Если позволите дать вам совет…

– За этим я и приехал, – признался Анрел.

– Вы сказали об их духовных нуждах. А я всегда замечал, что духовные нужды очень близки к физическим. Помнится, меня поразили белые облака, проплывавшие над горами; ведь они в точности перенимали форму гор. Что может быть более эфемерного, чем белые облака, и более материального, чем камни? И все же. Это была случайность, но со временем я обратил внимание вот на что. Мальчики, которые не занимались физическими упражнениями, которые не играли в спортивные игры, были не только менее крепкими физически, что в общем-то дело доктора, но и духовно оставляли желать лучшего. Очень часто у них были дурные наклонности, хотя они, возможно, и пели в церковном хоре. Пришлось мне спуститься с небес на землю. Я-то думал, что мое сильное место – кафедра и с нее я лучше всего боролся со злом, а оказалось, что давно надо было идти на крикетное поле. Открытие было бы унизительным, если бы я приписал себе какое-то особое знание; но я понял и начал действовать.

– Да, да, понимаю, – упавшим голосом произнес Анрел, но Хетли этого не заметил.

– Ну вот, я заставил их полюбить физические упражнения, – продолжал Хетли. – Как ни странно, но должен заметить, что и петь они стали лучше. Теперь, конечно же, и в крикет надо играть с умом, никуда не денешься. А знаете, мне неизвестно, чтобы хоть один тренер, обучающий мальчиков игре в крикет, учил их чему-нибудь еще, кроме как махать битой. Иногда, бывает, учат их тактике, но это всё. А теперь представьте, у вас есть команда мальчиков, которых вы учите играть: они все умеют действовать битой, но представьте, что ваши умеют немножко лучше других. Что тогда? Они играют в другом приходе и много бегают. Играют в третьем и мало бегают. Почему? Да просто потому, что в одном приходе есть игрок, подающий мяч, а в другом такого нет. Обычно все полагаются на случай. А вам надо иметь своих подающих.

– Понятно, – мрачно произнес Анрел.

Однако Хетли не услышал его.

– Надо самому позаботиться о подающих игроках, – продолжал он. – Выберите мальчика с длинными чуткими пальцами. На других время не тратьте. И покажите ему, как брать мяч. Что вы! Есть мальчики, которые не знают даже, зачем рубцы на мяче. А вы скажите им. Потом остается только одно. Бросок. Знаете, что я делаю? Стелю на землю белый носовой платок. Если у них не получается, приходится оставлять их в покое. Но если они попадают в платок, тогда все в порядке. Бросок – это всё. Если мальчик попадает пять раз из шести, у него есть будущее. Научите его правильно работать пальцами, и он будет непобедим. У вас в деревне есть команда? Достаточно иметь одного такого мальчика, и вы будете выигрывать все соревнования. И приход будет в ваших руках.

– Боюсь, уже слишком поздно.

– А?

– Слишком поздно.

Как только позволили приличия, Анрел покинул гостеприимного хозяина. Его проводили до калитки, ему показали самую удобную тропинку, и всё это самым учтивым образом, однако уходил Анрел куда более расстроенный, чем я в силах передать, даже если бы умел выразить словами хотя бы самую малую тревогу, поселившуюся в его мыслях. От надежды почти ничего не осталось; вот и кафедральный собор впереди смотрелся поначалу лишь отличным ориентиром, но постепенно викарий утвердился в мысли зайти внутрь, как он сделал неделю назад, и удостовериться в полной и бесповоротной победе христианства, а также в отсутствии в наше время, по крайней мере на наших островах, врага, который в состоянии поставить ее под сомнение.

Рассуждая логически, то, что случилось в Волдинге, уже случилось, и, оглядываясь на это из Сничестера, ничего нельзя было изменить. Однако расстроенные люди редко рассуждают более логично, чем люди с переломанными ногами, которые зовут плотника. Чем ближе был викарий к кафедральному собору, тем могущественнее он казался ему, тогда как Волдинг стал совсем маленьким в его мыслях, хоть причинял боли не меньше. Массивный собор с его огромным внутренним пространством и тяжелыми колоннами накладывал свой отпечаток на все не только в самом Сничестере, но и за его пределами, и делал это не один век. Ведь собор не духовная безделушка типа сонета, сочиненного поэтом, которую может высмеять материалист; у него есть вес, объем и величие. Нелегко было викарию стоять в поле, подходившем к улицам Сничестера, и думать о том, что дело собора потерпело поражение. Итак, Анрел обнаружил, что идет прямо в собор, как аванпост, проигравший в схватке, скачет за помощью в крепость.