Превращение - Кэрол Берг Страница 23

– Ифрейл, – задумчиво произнес он. – Это ведь довольно долго. И я избавлюсь тогда от заклятия?

– Я не могу точно сказать, что за заклятие использовалось на этот раз, но если в вас вошло что-то дурное с пищей, лучшего способа избавиться от него нет. А вместе с ним уйдет и заклятие.

– Наверное, ты прав, – он кивнул головой. – Перед тем, как покинуть город, Корелий принес мне микстуру для улучшения сна. Он слышал, что у меня бессонница. Я отказался от его микстуры, заявив ему, что сплю как сурок. Он целый вечер только об этом и говорил, все выпытывая, какое снадобье я использовал. Сказал, что когда-то занимался врачеванием, и с тех пор интересуется лекарствами. Потом он еще спросил, кто мне посоветовал мое лекарство. Мне показалось, что вопрос странный… ведь ты предсказал его.

– И что вы ответили ему? – Я должен был узнать, чтобы избавиться от тяжести на душе.

– Я сказал, что никто не смеет мне советовать с тех пор, как я покинул детскую.

Дней десять спустя, на церемонии закрытия Дар Хегеда, я заметил, как слегка похудевший, с сияющими глазами принц Александр поднял почтительно склонившуюся перед ним в реверансе юную даму с золотистыми волосами. Он поддержал ее под локоть и как бы случайно провел рукой по ее груди. По его взгляду и ее плотоядной улыбке я догадался, что мое лекарство подействовало. Я больше не ощущал беспокойства, только обычную неловкость, поскольку снова исполнил желание дерзийца. Но Александр всегда добивался выполнения своих желаний, так что я был рад хотя бы тому, что девушки-рабыни не будут больше страдать от неудовлетворенной похоти принца.

Келидца не было во дворце, но музыка демона изредка начинала негромко звучать у меня в голове, подобно тому, как свежий летний ветер иногда приносит с собой запах падали.

Участие в решении постельных проблем Александра никак не отразилось на натуре эззарийца, давшего обет безбрачия. Но я так и не смог избавиться от своих мрачных видений. Мне удавалось сохранять выдержку и самообладание в течение всего дня и видеть более-менее спокойные сны по ночам, но периодически в них вторгались непрошеные гости. Однажды ночью после завершения Дар Хегеда Дурган разбудил меня как раз во время одного из кошмаров.

– Вставай, эззариец!

– Что, принц еще не утомился за день? – Вопрос прозвучал раньше, чем мне удалось окончательно проснуться и прикусить язык. Желание снова заснуть и досмотреть, чем же закончился мой запутанный сон, было сильнее чувства вины.

– Ты нужен не принцу, а мне.

Я сел, как всегда неловко из-за короткой цепи, приковывавшей меня к стене, и попытался стряхнуть с себя остатки сна.

– Что случилось, мастер Дурган?

– Нам доставили десять рабов в качестве уплаты налога, один из них, кажется, нарывается на неприятности. Я подумал, что всем будет лучше, если ты поговоришь с ним.

Я уже достаточно проснулся, чтобы сдержаться и не плюнуть на эти слова склонившегося надо мной толстяка. Были рабы, которые шпионили за другими, которые доносили обо всех словах, сказанных в гневе или расстройстве. Были рабы, которые пороли и клеймили других. Или отнимали у других пищу, думая таким способом выделиться и повысить свой статус. Если бы я не делал скидку на то, что все мы здесь несколько не в своем уме, я давно бы уже кинулся убивать их голыми руками. Сам я жил в установленных для себя самого жестких рамках. И Дурган ошибся, думая, что я стану вдруг его помощником, его союзником в обмен на его расположение. Я должен был твердо объявить об этом.

– Нет, мастер Дурган. Думаю, я не тот, кому следует поручать подобные дела. У меня не получится!

– Тьфу! Это не то, что ты подумал. Этот парень не протянет и нескольких дней, если ты не образумишь его. Пойдем, – Дурган снял с меня наручники и повел к лестнице в подвал. Он сунул мне в руку небольшой фонарик, потом отпер крышку люка и спустил лестницу. Голос его упал до шепота. – Если ты считаешь, что жизнь стоит того, чтобы жить, пусть даже в оковах, тогда иди. Постучишь дважды, когда захочешь выйти.

Я был заинтригован. Если Дурган хотел запереть меня в подвале, ему не было нужды прибегать к таким уловкам. Он мог бросить меня туда в любое время. То, как он поднял меня посреди ночи, говорило о том, что он не желал, чтобы кто-нибудь из его помощников или других рабов знал о его делах. Я поднял фонарь над головой и стал спускаться.

Ему было не больше шестнадцати. Забившись в угол, он дрожал от холода и слабости. Кожа его отливала бронзой, волосы были черными, также как и широко расставленные, немного раскосые глаза, сейчас широко раскрытые от страха и боли. На обнаженной спине виднелись следы кнута, знак креста в круге на его плече еще не зажил.

– Тьенох хавед, – негромко произнес я. Я приветствовал его от всего сердца. Это было особое приветствие. Непонятное постороннему. Но он не был посторонним. Он был копией меня шестнадцать лет назад. Он был эззарийцем.

Вся работа, которую я проделал, чтобы забыть первые дни, полные ужаса, пошла прахом, как только я увидел его. Зеркало Латена, отражающее зло и возвращающее его в самое себя, не смогло бы наделать больше разрушений, чем принесло моему миру появление этого мальчишки. В один миг я ощутил все глубину унижения, когда тебя выставляют на всеобщее обозрение голым, когда другие трогают, обсуждают и издеваются над вещами, к которым они не имеют ни малейшего касательства, все муки Обрядов Балтара, всю боль от разрушения твоей веры, надежды, идеалов, чести. И я вспомнил, как решил скорее умереть, чем жить таким.

– Я хотел бы облегчить твою боль, – произнес я. Пустые, бессмысленные слова. – Но я не могу вернуть тебе то, что было отнято у тебя. Я могу только поделиться с тобой своим опытом, чтобы ты смог жить дальше.

Рядом с ним лежал нетронутый ломоть хлеба и стояла жестянка с водой. Скорее всего, он не ел и не пил уже несколько дней.

Я сел на солому напротив него.

– Ты должен попить. Не жди воды, которая будет чище этой. Ты не получишь ее.

– Гэнед да, – прошептал он, в его словах звучал гнев и отвращение.

– Я знаю, что я нечистый. Я такой с первых дней завоевания. Точно так же, как и ты.

Он отрицательно помотал головой.

– Это не твоя вина. Никогда не думай так. Я знаю, что наши люди говорят о тех из нас, кого захватили. Но нет ничего… ничего… что ты мог бы сделать, чтобы спасти себя.

– Д… должен был сделать.

– Ты сейчас не веришь мне, но ты поймешь, если дашь себе время.

Я хотел бы выплеснуть на него все, заставить его понять, но сейчас это было невозможно. Все, что я мог сделать для него сейчас, это помочь ему пережить момент.

Я закрыл глаза и прижал к груди сжатые в кулаки руки.

– Лис на Сейонн, – я вручал ему высший эззарианский дар – свою дружбу и участие. – Прошу тебя, выслушай, что я скажу. У тебя есть только один выбор: жить или умереть. Пути назад нет, возможности обойти судьбу тоже нет. Я хотел бы, чтобы было иначе. Остается только жить или умереть. Все сводится только к этому. Чему учит нас Вердон в таком случае?