Путь гейши - Алина Лис Страница 23

— Понимаю, — поддакнул монах. — Женщина должна знать свое место. А она не знала, говоришь?

— Да какое там…

Староста начал горячиться, с растущим возмущением вспоминая реальные и мнимые пороки почившей женщины. Пришла Сачи из-за гор, сказала, что была с мужем, но по дороге на них напали сикомэ и растерзали ее спутника. Это сразу показалось старосте подозрительным. Если мужчину растерзали, то почему ее с ребенком не тронули?

Речь и внешний вид незнакомки тоже вызывали подозрения. Слишком ухоженные ручки, белая кожа, не знавшая солнца. Она утверждала, что ее муж был самураем, но из простых, деревенских. Староста знал, как выглядят и такие самураи, и их жены — они немногим отличались от крестьян, разве что одевались чуть лучше.

Ясно же — сбежала от кого-то, пряталась. Может, из чайного домика, может, наложница.

Тем не менее он проявил доброту к пришлой. Позволил ей занять покосившийся домик на окраине, который пустовал уже несколько лет. И даже был настолько щедр, что предложил помощь. Но она, невесть что возомнившая о себе гордячка, осмелилась отказать.

— И еще посмотрела так… как на погань какую, тьфу ты! Как будто сама не одна с дитем, без мужа. Но вишь ты, староста ей не люб!

Он ушел, оскорбленный в лучших чувствах, и забрал мешок с рисом, который принес, чтобы умаслить красотку. Еще и бросил напоследок: «Сама приползешь на коленях». Ждал, что приползет. Одна же, без мужика! И не умеет по хозяйству — разве работают в поле с такими ручками? Видно, что ничего тяжелее ложки не держала.

Не ради себя, так ради малышки приползет. Вон дите как жалобно плачет и кушать просит.

Но прошел месяц. Другой. Женщина спала с лица, под глазами залегли черные тени, ну чисто панда. При встрече староста издевательски кланялся ей и намекал на мешок с рисом мол, стоит еще, ждет. Уже и не хотел ее, до того подурнела, но зло заедало и гордость.

Сказал — приползет.

Не приползла. Брала рис у соседей, всегда честно возвращая одолженное. Научилась кое-как вести хозяйство. Домишко ее кривой-косой, на подгнившей опоре, заливало в дожди. В щели задували ветра, малышка болела и кашляла, Сачи не спала ночей, отпаивая ее целебным сбором, выменянным на последнюю миску риса, а с утра шла в поле работать.

Прижилась, освоилась, стала своей среди крестьянок. Те уважали ее за доброту и какое-то глубинное достоинство. И только староста при встрече кривился и отводил глаза.

Остался какой-то осадочек в душе. Всякий раз при взгляде на Сачи, а потом и на ее малышку, которая подросла и вовсю носилась по деревне с другой ребятней, он чувствовал самому не до конца понятное раздражение.

Ишь ты, императрица неузнанная!

Можно было сдать ее властям. Или пригрозить, что сдаст. Небось тогда бы не отказала. Но больно гадким выходил этот поступок. Раз уж принял, позволил остаться, пусть живет.

Так она и жила. С другими сельчанами близко не сходилась, держалась особняком. Дочка ее росла настоящей красоткой на погибель деревенским парням. Глазищи в поллица, кожа белая, как у благородной. Послушная была девочка, хорошая, помогала матери, как умела.

А потом пришел тот проклятый год. Год, когда даймё всего юга пожелали отделиться от Благословенных островов. В соседнюю провинцию сёгун направил армию во главе с генералом Такухати, чтобы тот выжег смуту огнем и мечом. А на Рю-Госо наслал эпидемию Желтой смерти…

Бунт захлебнулся. Обезумевшие от ужаса крестьяне и солдаты сами ворвались в замок даймё, чтобы уничтожить бунтовщиков, но болезнь уже гуляла по деревням.

Сачи Сайто была в числе умерших.

— А девочка? — спросил монах, слушавший откровения старосты с превеликим вниманием. — Она здесь, в деревне?

Тот скривился:

— Кто бы ее кормить стал? У нас тогда полдеревни вымерло, и больше взрослые. Я продал Мию в школу гейш «Медовый лотос», в двух днях пути на юг, вон за той горой.

Не будь староста так умопомрачительно пьян, он бы непременно заметил, каким обалдевшим стало лицо монаха при этих словах.

Эти сны всегда начинались одинаково, на крохотном скалистом пятачке между океаном и огненной землей. Приходил Джин в облике огромного огненного тигра, превращался в человека и переносил ее к горячим источникам или заброшенному храму с самодельными циновками на полу. Туда, где они узнали друг друга впервые. Где безопасно, безлюдно и так хорошо, так сладко любить друг друга.

Мия с нетерпением ждала прихода этих пугающе реалистичных грез. Чувственные и жаркие, они были ее тайной отрадой.

Но сейчас, увидев под ногами знакомый обрыв и перекатывающиеся кольца дракона внизу, она вместо радости ощутила тоску.

Это неправильно! Почему она продолжает грезить о Джине, если согласилась стать наложницей Ледяного Беркута? Если приняла это решение добровольно и отдалась даймё Такухати с радостью?

Можно сделать вид, что ничего не случилось. Разве властен человек над своими снами?

Но это будет ложью.

Мия чувствовала, знала — этот сон в ее власти. А если так, она должна выбрать.

Нельзя отдаваться одному мужчине, мечтая о другом. Это унизит ее и унизит Акио.

Сны или реальность? Самханский лазутчик или даймё Эссо? Предатель или человек, спасший Мии жизнь?

Нет, здесь нельзя выбрать разумом, как выбирают коня или ткань для нового кимоно на базаре! Нужно спрашивать сердце.

А сердце не спешило с ответом.

Джин… Он снился ей в пугающе чувственных снах. Пылкий и опытный любовник, веселый рассказчик, внимательный друг. Просыпаясь, Мия чувствовала себя такой несчастной и одинокой, что хотелось плакать в подушку. Она злилась на свою неспособность забыть самханца, но засыпала с надеждой увидеть его.

Мужчина, которому Мия спасла жизнь. В которого влюбилась — впервые в жизни, со всем пылом, свойственным юности. А он вел себя сдержанно, ничего не обещал, кроме того, что увезет ее в другую страну. В его объятиях Мия впервые познала наслаждение, а потом он изменил ей и исчез, так и не сдержав обещания.

Акио… Он хотел ее с первой встречи и не скрывал этого. Не желал понимать слова «нет», оскорблял и пугал Мию своей настойчивостью.

Но он же защищал ее всегда, когда в этом была необходимость. Защищал, лечил, отдав столько силы, что волосы и сейчас отрастают на ладонь в день. Спас от демонов и наместника, выкупил на мидзуагэ…

В душе он не такой, каким показался ей при первой встрече. За надменной и жестокой маской Ледяного Беркута прятался кто-то другой. Незнакомец, которого Мия пока не знала, только догадывалась о его существовании.

После прошлой ночи Акио стал ей ближе, будто они познали друг друга не только телом, но и душой. Вожделение, которое Мия вызывала в сильном и могущественном мужчине, льстило ее самолюбию. Но кроме тщеславия девушкой двигали иные, более глубокие и достойные чувства — восхищение, уважение, благодарность.