Корона из желудей - Кэтрин Фишер Страница 24

ЗАК

Вагонетки Аллина были настоящим чудом. Они двигались только под действием силы тяжести, спуская камень от карьера к реке по деревянным рельсам, проложенным по крутому склону горы. Крики грузчиков неслись над городом. На причале каменные блоки перекладывали в повозки, которые с грохотом везли поклажу к строительной площадке. Удивительное зрелище! Я был воодушевлен и пристыжен.

Рабочие — простые фермеры из окрестных деревень — трудились как волы. Словно в их жизни не было ничего важнее, чем поднимать, перекладывать, обтачивать и обтесывать камень. Возможно, они потомки древних людей, которые построили Стонхендж. Уверен, Форрест думает именно так.

Несправедливо, если из-за меня их работа пойдет насмарку.

На площадке у меня был свой закуток. Мы, архитекторы, не чета простым рабочим. Каждый из подрядчиков — грубых мужланов, едва ли образованнее строителей, — отвечал за несколько домов, вернее, за внутреннюю отделку согласно желаниям покупателя, если, конечно, покупатели найдутся. Мы надзирали за самым важным — фасадами. За линией Круга.

У меня был свой стол, стул и маленькая жаровня, чтобы отогревать замерзшие ноги, хотя до сих пор погода благоприятствовала строительству. А еще спрятанная в столе фляга с вином. Прихлебывая вино, я присматривал за строителями и думал о Сильвии.

Вчера она рассказала мне свою историю. Сильвия смущалась и запиналась, но я не перебивал ее, боялся, что она пойдет на попятную. О многом Сильвия умолчала. Она призналась, что придумала себе имя, но настоящего я так и не узнал. Да и ее родная деревня на севере могла оказаться чистым вымыслом. А что до истории о бегстве с подругой и злоключениях в Акве Сулис, эта история была стара как мир. Когда она осталась на мели, пришлось отрабатывать долг в заведении «У Гибсона», и пока Форрест не приютил ее, Сильвия жила хуже уличных подметал.

Сильвия клялась, что не шпионит для его светлости. Она ненавидела Комптона и редко выходила из дома, боясь повстречать на улице кого-нибудь из завсегдатаев игорного дома. Его светлость лгал мне, но не могла ли Сильвия быть частью его плана, сама о том не догадываясь? Одно ее присутствие в доме Форреста губило его репутацию.

Мастер ходил по площадке, энергично жестикулируя и раздавая указания строителям. Чертежи на столе шевелил ветер.

Нет, не может быть, он не влюблен в Сильвию. Форрест годится ей в отцы.

Выходит, им движет доброта?

Простая доброта?

Подошел Джордж Фишер, плотник.

— Хозяин зовет.

Строители не называли меня «господином». Я встал и отряхнул сюртук.

На площадке царил шум и гам. Стук молотков, скрежет металла о камень. Пыль забивалась в ноздри, платок не спасал.

— Зак, — обернулся ко мне Форрест, — Моррис говорит, ночью кто-то украл инструменты и сжег деревянную люльку.

Я изобразил беспокойство, но про себя подумал: «Для этого я и нужен Комптону. Создать хаос».

— А что сторожа?

— Клянутся, что ничего не видели. Между нами, Зак, думаю, им заплатили за слепоту. — Он с силой обрушил кулак на стол. — Зачем они это делают? Неужели красота этого здания ничего для них не значит?

— Наслушались сплетен об играх и гладиаторах, — сказал я виновато. Наверное, поэтому голос прозвучал вкрадчиво.

Форрест смерил меня тяжелым взглядом.

— Незачем повторять слова лорда Комптона. Сейчас мне не до его глупых острот. Деньги на исходе.

Форрест выглядел усталым, под глазами залегли темные тени. Он не спал две ночи подряд, вчера под утро ушел из дому с какими-то незнакомцами, а вернулся, когда рассвело. Все тайные дела.

— Можно урезать расходы, — сказал я.

— Я не стану этого делать, Зак. Круг переживет нас с тобой, и я не намерен мелочиться.

— Но изменения не обязательно должны касаться колонн, можно сэкономить на отдельных элементах. Например, эти каменные желуди. К чему они? Мне кажется, они лишь нарушают целостность композиции. Или метопы…

Форрест громко выругался и забегал вокруг стола, не обращая внимания на удивленные взгляды строителей.

— Метопы — часть общего замысла! И желуди! Я не пойду на попятную, сэр, даже если придется распродать все мое имущество!

Эти метопы представляли собой странные символы — эмблемы или вырезанные в камне картины. Некоторые Форрест взял в книгах, некоторые нарисовал сам. Алхимические знаки, тайные девизы. Двуликий Янус, дуб, улей, две руки, разбивающие кольцо. Фриз с метопами опоясывал все здание. Захотят ли покупатели лицезреть эти символы на своей собственности? А что они скажут о желудях?

Я отступил назад и ядовито заметил:

— Возможно, пора попросить помощи у ваших тайных друзей, сэр?

Форрест застыл. Иногда хозяин казался мне марионеткой в моих руках. Я точно знал, что он скажет.

— Каких друзей?

— Общества Уробороса. Или как там вы себя называете.

Не ошибался ли я, приписывая себе власть над ним? Форрест так долго смотрел на меня, что я почти струсил. Мне показалось, что шум на строительной площадке стих. Наконец он улыбнулся.

— Что ж, Зак, тебе не откажешь в наблюдательности.

— Я видел вас в Стентон-Дрю, — сказал я, смутившись. — Мне известно о существовании тайных обществ. Масоны, друиды, сообщества ученых джентльменов.

Форрест продолжал сверлить меня взглядом.

— Тогда ты знаешь, что члены таких обществ не разбалтывают своих секретов кому попало.

— Мне казалось, что, если член такого общества испытывает нужду, его собратья-друиды, или как вы себя называете, приходят на помощь.

Внезапно до меня дошло, что рисунки на фризе могут быть тайными знаками.

Ответ Форреста поразил меня.

— Меня радует, что ты заботишься о моем состоянии, Зак. Я это ценю.

— Я? Но я…

— Тобой движет честолюбие, но я вижу твою душу. Ты разозлил меня, предложив убрать желуди, а теперь пытаешься загладить вину. — Форрест положил руки мне на плечи. — Ты верен мне, Зак, и я прощаю твое пьянство и кутежи. Ты, как и я, мечтаешь увидеть мой замысел осуществленным. Круг станет нашим памятником в веках, моим и твоим.

Форреста окликнули. Я смотрел ему вслед. В его словах не было сарказма. Он предпочитал не видеть подлости и жестокости мира. Некоторое время я стоял посреди шума и гвалта, затем развернулся и бросился вон с площадки. Верен? Что он знает о моей верности? Я верен только себе, никому больше!

Меня сжигали злоба и стыд. Долг Комптону камнем висел на шее. Сто гиней! Впрочем, сто или тысяча — не все ли равно?